— И половых извращенцев?
— Тем более!
— И пьяниц?
— Само собой.
— И попов?
— Безусловно!
— И горбатых?
— Да. То есть… при чем тут горбатые?
— При том же, при чем и извращенцы. Существуют неискоренимые человеческие пороки. Вы, насколько я понял, собираетесь вывести новую человеческую породу. Начните с малого: выпрямьте спину хотя бы одному горбатому, и если получится, я готов продолжить с вами этот разговор.
В кубрике засмеялись. Не все, но многие. Аверьянов на глазах терял инициативу и приверженцев. И Лопухин понимал: боцман прекрасно видит это. Вряд ли он решится продолжать диспут. Но не сдастся — не из того он сделан теста. Вопрос лишь в том, согласится ли он отложить разговор, оставив за собой, как водится, последнее слово, — или решится напасть. Крикнет «бей», кинется и положится на удачу…
Пожалуй, второе.
Бессмысленно упирать на логику и распространяться о фактах: об успехах народного просвещения, о самом прогрессивном в мире рабочем законодательстве, о земском самоуправлении, о выделении для малоземельных крестьян значительных пахотных земель в восточных губерниях… Мраксисты сами это прекрасно знают, потому и не дадут сказать.
Оружие у них есть, но стрелять, похоже, не станут. Оживающим после каторги людям вне зависимости от их убеждений вновь небезразлична российская Фемида. Драка — иное дело, тут виновны все и никто. Если набросятся всей толпой — тут, пожалуй, и конец. Если нападут только приверженцы Аверьянова — можно отбиться.
Сбоку задышал Еропка — тоже понял, что предстоит. Готовил себя к рукопашной. Уступая барину в умении драться с оружием и без оружия, он больше полагался на силу. Отшвырнет нескольких — и то польза. За это время надо успеть «выключить» самых активных и в первую очередь Аверьянова…
Но ничего не случилось. Откинулся над головою люк, и вместе с потоком свежего воздуха сверху обрушилось хриплое:
— Судно на горизонте!
Лопухин полез наверх. Ощущение было такое, как будто пистолет дал осечку, а чей пистолет — неизвестно. Вот и не знаешь, огорчаться или радоваться…
— Это не исландцы, — сказал Кривцов. — Откровенно говоря, я вообще не могу понять, чье это судно… А вы?
— Тоже, — ответил граф. — Не преувеличивайте моих знаний в морском деле. Я сухопутный человек.
— Уже не совсем, — улыбнулся бывший мичман, а ныне командир баркентины. Вряд ли льстил — зачем ему льстить?
Рядом вертелся Нил, глаза юнги так и сияли. Он уже успел похвастать графу, что командир позволил ему подержаться за штурвал и порулить немного. Вот и еще один не совсем сухопутный человек…
— Похоже на джонку, какими их изображают на японских гравюрах, — с сомнением в голосе произнес Лопухин. — Оно и видно — рыбак. Японец, китаец либо кореец. Как его занесло в эти воды, хотел бы я знать…