Сказал бы ему кто-нибудь две недели назад, что он будет искать приключений — Нил послал бы пророка к черту, если бы только сумел вымолвить хоть слово. Тогда, голодный и обессиленный до предела, он всерьез собрался помирать и относился к смерти спокойно. Жить не хотелось. На что она нужна, такая жизнь, в которой есть место ужасам кротовьей доли на каторге у пиратов? Теперь… о, теперь совсем другое дело!
ЧуднОе суденышко казалось мертвым. Шлюпка описала полукруг, заходя со стороны крена. Кое-как, подсаживая друг друга, вскарабкались на борт.
Никого. Расщепленный обломок мачты — что торчащая из плоти кость. Палуба давно не лопачена. И запах… Странный, неприятный запах.
— Мертвецы, — потянул носом дядя Ерофей, и кое-кто из матросов торопливо закрестился. — От них вонь. А еще рыбой несет, чуешь?
Нил кивнул. К горлу подкатил тошнотный комок. Лезть первым в мрачную и тесную утробу судна было страшновато.
— Не дрейфь, паря, айда за мной. — И дядя Ерофей полез вниз. Несмотря на бодрые слова, гримасу на лице он имел пребрезгливейшую, и ясно было: готовится упрекнуть барина по возвращении на баркентину. У хорошего господина слуга должен быть сыт, одет, весел и выспамшись, не так разве? А это… нет, это черт знает что такое!..
Ожидая возвращения шлюпки, Кривцов притоптывал в нетерпении. Лопухин же олицетворял собой спокойствие, лишь едва заметно покусывая губу. Ожидание затягивалось. Когда шлюпка все же отделилась от чужого судна и пошла назад, граф поднес к глазам бинокль.
— Везут кого-то…
И верно — еще в полукабельтове от баркентины Еропка сложил ладони рупором и заорал:
— Один живой, ваш-сясь-во!
Нарочито неспешно граф спустился на палубу. Дождался, пока вытянут шлюпку. Выслушал доклад Еропки, полный обиды и похвальбы.
— Остальные мертвы? — уточнил еще раз.
— Мертвее не бывает. Трюмы пустые, на борту ни еды, ни воды. Жуть! — Слугу передернуло. — Могила, а не судно. Хотели мы было днище прорубить, да подумали: зачем? Не сегодня завтра посудина и без того затонет. Дрянное суденышко, барин, непрочное.
— Ты-то что в этом понимаешь?.. Ладно. Показывай живого.
Легко, как ребенка, Еропка вынес из шлюпки человека. Был тот невысок, желтолиц, худ, как скелет, сквозь прорехи рваного платья незнакомого покроя пугающе торчали ребра, редкая грязная борода выдавала многие дни, проведенные без надежды на спасение, кожа туго обтягивала острые скулы, а желтые восковые руки болтались плетьми.
— Жив? — усомнился граф.
— Только что шевелился. Да и вши на ём. Что вше на мертвом делать?.. Ну ты, иноземный, скажи что-нибудь его сиятельству…