– Видите, товарищ лейтенант, мы только двери открываем, еще к спальне не подошли, а она уже так орет. Знаете, как она завопит, когда мы войдем… Я остановился, Сарыджалы тоже.
– Кажется, тут у нас ничего не выйдет. Придется искать другое место.
– Потерпи, сержант, рано отступать. Посмотрим, что там за пугало.
Не обращая внимания на крики старухи, я направился к спальне. Услышав шаги, старуха стала кричать еще громче. Голос у нее был резкий, визгливый и неприятно резал слух. Но что она кричала? Даже говоривший немного по-немецки старшина Папков и тот ничего не мог разобрать.
– Не понимаю ее слов, товарищ лейтенант. Ну да что обращать на нее внимание, пусть себе кричит сколько влезет. Может, ей нравится собственный голос.
Я открыл дверь спальни и заглянул в нее. Возле окна рядом с кроватями лежала на ручной тележке старая, дряхлая женщина. Лицо у нее было худое, бледное, все в морщинах, волосы совершенно седые. Она столько кричала, что охрипла.
Не обращая внимания на вопли, я подошел к ней. На вид старухе можно было дать все девяносто. Годы высушили ее до предела, лишили возможности двигаться, превратили в высохший живой комок, приковали к постели. Тележка длиной немногим больше метра, шириной и того меньше стала последним ее пристанищем. Оставшиеся до кончины дни старухе предстояло провести на ней. Мы не знали, кто из потомков старухи жил в этом доме – сын ли, дочь, внуки, – но удивляло, почему, когда они бежали, оставили ее здесь. Хоть и доживала она свои последние дни, она ведь была матерью или бабушкой, и кому известно, сколько детей родила и вырастила…
Рядом с тележкой я увидел тумбочку. На ней лежали три сухарика, стояла банка компота, ^стакан воды. При желании старуха могла дотянуться до них.
Задыхаясь от кашля, старуха как безумная замахала высохшими, костлявыми рукам! словно силясь оттолкнуть нас от себя; что-то снова хотела закричать, но уже, видно, не могла, не было сил.
– Вот как бывает, когда не знаешь языка. – Я наклонился, чтобы хоть по глазам понять, что она хочет сказать нам.
Старуха, задыхаясь, хрипя, показала на ноги, закутанные в одеяло, и закрыла глаза. На лице ее было выражение ужаса. "Там что-то есть!" – догадался я и потянулся к одеялу.
Сарыджалы опередил меня:
– Я посмотрю, товарищ лейтенант. Он поднял уголок одеяла, но, кроме подагрических ног старухи, ничего там не увидел.
– Эта ведьма издевается над нами! – не выдержал сержант. – Почему она показывает на ноги и закрывает глаза? Что у нее, ноги болят?
– Если б у нее болели ноги, она не стала бы кричать, увидев, как мы входим, – резонно рассудил я. – Здесь что-то другое.