Гросс понял разведчика с полуслова и быстро нарисовал план, где бункер был помечен крестом.
– У края овражка одинокая яблоня, вы ее увидите и в темноте – она сейчас цветет... От нее начинается минное поле, сразу влево. На вышках два прожектора. Они включаются с интервалом в десять минут... – Старика снова забил кашель. – Мне сказали, что будет десант... Это правда?
– Возможно, – сказал Седой. – Рота отчаянных парней с неба не помешала бы. А пока нужен крепкий мешок для мин.
– Мы найдем это скоро. – Гросс улыбнулся одними губами и ловко достал из ящика стола второй стакан. Он разлил вино поровну, поднял свой стакан и чуть торжественно сказал: – Смерть фашизму!
– За тебя, товарищ Гросс, – просто сказал Седой и чуть отхлебнул из стакана.
Путь от дома до овражка разведчик преодолел быстро, шел в полный рост, надежно охраняемый темнотой. Овражек, поросший густым кустарником, пришлось преодолевать по-пластунски – сюда доставал луч прожектора.
Седой полз, выставив вперед миноискатель, застывая неподвижным взгорком при каждом всплеске света. А вот и белое пламя яблоньки. Сейчас влево и наискось, через поле, прощупывая каждый метр.
Седой осторожно перемещал рамку миноискателя над прошлогодней стерней, вводил в землю щуп и слушал. Если в наушниках прекращался тонкий, похожий на комариный писк, он приступал к самой опасной части работы – разгребал над миной землю и выворачивал взрыватель. Мины он складывал в мешок. За два часа набрал всего десять штук. Дальше путь оказался свободным.
"Десять противопехоток на всякий случай – не похоже на аккуратистов немцев, – думал Седой. – А может быть, у них больше не было мин?"
Прожектор, как лезвие бритвы, срезал спасительный мрак и холодил сердце.
До бункера оставалось метров триста. И вдруг призрачный свет пролился на землю сверху. Разошлись облака, и в просвет скользнул тусклый серебристый диск.
Седой перевернулся на спину, давая отдохнуть затекшим от напряжения рукам и шее, – все равно двигаться сейчас было нельзя.
Луна, пришитая к темному пологу ветхой ниткой Медведицы, казалось, раскачивалась, готовая вот-вот сорваться с небосвода.
Седой догадался: пришла усталость, это она закачала его. Сейчас не хватало только уснуть.
Там, в ночи, – спящие поля и большие цветущие яблони, реки, освобожденные ото льда и еще закованные лед, горы, робко ждущие солнца. Там, далеко на востоке, – окна домов со следами светомаскировки, сон миллионов людей и вечный сон солдат в братских могилах. Там его Родина, измученная и прекрасная.
Здесь – притаившиеся жилища и холод близкого опустошения. Пронзительно-яркие глаза машин, ползущих в смерть, как загнанные звери.