Нечто. Осколки движения. Бессвязные чередования света и тени среди упорядоченной массы сахарного тростника высотой в человеческий рост. Мелькание, мельтешение, высверки. Думаю, их больше пяти, но меньше двадцати. И это не люди. Слишком низкорослые, слишком быстрые и слишком неутомимые, нет, это не люди. Мас тоже ощутил их присутствие. Мы переглянулись и дружно включили самую высокую скорость. Охотники в тростнике без колебаний кинулись за нами. Я услышал, как Мас выругался, и опять оглянулся. Собаки. Охотничья свора из десяти собак, и она приближается. Опухолевидные пузыри биопроцессорных имплантатов поблескивают на их черепах. И у каждой на груди аэрозольной краской нанесен логотип «Тоса Секыорити».
А блестящий предмет, который я заметил в руке у фермера, это блок дистанционного управления.
В тот раз в Маракеше Лука водила меня на собачьи бои. В белом потоке света киловаттных ламп мы смотрели, как мощные псы кидаются друг на друга, грызут, рвут в клочья, заливая передние ряды алой артериальной кровью. Мы видели, как они умирали на пропитанном кровью песке и все равно продолжали рвать друг друга, даже в смерти порабощенные командами, идущими от пультов их вопящих, потеющих возбужденных хозяев.
Вот только на этот раз фермер не угрожал нам, он хотел предостеречь. Мас внезапно тормозит и поворачивается, я почти сшибаю его с ног. Впереди, метров за сто, мы видим вторую свору, которая несется к нам с элегантной, струящейся неумолимостью.
У меня всего несколько секунд. Несколько секунд…
– Закрой глаза, – кричу я Масу, а они уже здесь. Вожак прыгает, я встречаю его обнаженной левой рукой. Он взвизгивает, изгибается и отлетает в тростник со сломанной шеей.
Если правая длань – это истина, то что есть левая?
Ответ: разрушение. Кетер: Небытие, Уничтожение, фрактор шока. Любой разум, животный, человеческий, искусственный, любое существо, имеющее глаза, увидев его, погибнет.
Я направляю левую руку в разные стороны, и собаки спотыкаются, судорожно дергаются и валятся на землю. Они яростны и неотступны, но этого мало, мало для врага, который нападает через твое собственное зрение. Пять, десять, пятнадцать, двадцать. За двадцать же секунд. Тростниковое поле усыпано перекрученными тушами, дергающимися в окровавленной грязи. Проскользнув между стеблями, я иду от одной собаки к другой, проводя левой рукой перед каждой мордой, пока судороги не прекращаются. Милосердие. Сбоку, в канаве слабо бьет обрубком хвоста еще один пес; глаза смотрят жалобно, по-щенячьи, в них совсем не осталось нечистого огня искусственной ярости. Я чувствую ладонью его теплое дыхание. – Ну, тихо, тихо, уже все, все, – шепчу я и прижимаю левую руку к его глазам. Он судорожно дергается. Только одни раз.