Спутников было двое. Оба молодые, крепкие, в седлах сидели, как влитые. Ехали все время рядом с Жогиным, сжав его с двух сторон. Выехав в степь, пустили лошадей легкой рысью.
– Ночью хорошо ехать, не жарко, – рассуждал один из сопровождающих. – К утру уже в горах будем, а там всегда прохладно. Хоть бы ирбиса удалось убить, – мечтательно сказал он. – Расул много денег дал бы за шкуру…
– Убьешь! – заверил его второй. – Куда он денется?
Жогин ехал молча, не поддерживая разговора. Возникшие у него в начале поездки подозрения крепли и, наконец, перешли в уверенность: едут они к той незримой черте, за которой для него наступит небытие. Это нужно было предвидеть с того дня, когда он поселился в просторном доме у Расула. Его и поселили-то на краю города затем, чтобы поменьше бывал на людях, а возможная слежка за ним легко бы обнаружилась. Жогин оглянулся назад: огни города были видны далекой мелкой россыпью, зато по сторонам начали смутно вырисовываться очертания холмов. Рассвет был недалек. «До вечера они со мной цацкаться не будут, – подумал Жогин. – Не в их интересах… За день меня могут в их компании черт-те сколько людей увидеть».
Сунув руку во внутренний карман пиджака, Жогин снял пистолет с предохранителя и натянул поводья. Не ожидавшие этого спутники, проскочили мимо него и остановили своих лошадей в нескольких метрах впереди. Выстрелы были не очень гулкими: наступавший с гор предрассветный туман приглушил звуки.
«Я вам покажу ирбисов, сволочи! – мысленно выругался Жогин, разворачивая лошадь. – Подбирай вот их теперь! Надо стороной выехать к вокзалу, – подумал он. – А там сесть на любой ближайший поезд и катить… Можно сначала в сторону Сибири двинуть, а потом где-нибудь пересесть. Пока кинутся, то да се… А вообще-то бояться нечего: Расул не скажет, кто его людей уложил. А вот Виктору обязательно сообщит. Ну, там я как-нибудь управлюсь, только бы целым добраться. Растрясу, гада, тысяч на двести, а то и больше, и документы заставлю выписать на чужую фамилию, будто я в психушке лечился. Вот тогда можно будет и нору искать…»
Друян любил этот сквер в центре города, с его широкими тенистыми аллеями, по которым молоденькие мамы катали нарядные детские коляски, Расположен он был рядом с прокуратурой, и после трудового дня было приятно посидеть где-нибудь в укромном уголке наедине со своими мыслями. После душных кабинетов и прокуренных коридоров прокуратуры, наполненных сдержанным гомоном многочисленных посетителей, чистый воздух сквера и его тишина воспринимались как заслуженный подарок в конце дня.