Совсем молоденькой Екатерине, нет сомнения, было по-настоящему весело - а вот другим вряд ли. Народ в основном был уже в солидных годах…
Придворные, кстати, не имели права вступать в брак без специального разрешения Елизаветы, которая даже назначала день свадьбы - но могла и забыть, а напоминать государыне никто не осмеливался. И женихи с невестами порой ждали годами…
Но вернемся к Екатерине. Она все-таки еще не жена наследника престола… собственно, она еще не Екатерина, а по-прежнему Софья. Не было еще ни крещения, ни даже обручения.
Екатерина с ее острым умом быстро находит нужную линию поведения - она должна как можно быстрее стать русской!
Ей всего пятнадцать, но она, как честно признавалась впоследствии в своих «Записках», прекрасно понимала, каковы ставки в игре. Не обратно же возвращаться в убогий Штеттин после того, как увидела настоящую роскошь?
Она начинает изучать православие у духовника Симеона Тодорского и русский язык у учителя Ададурова. Занимается всерьез, зубрит русский и днем, и ночью - а чтобы не заснуть, расхаживает по комнате босиком, в одной сорочке. И жестоко простужается.
Это не какой-то насморк, а нешуточное воспаление легких. Принцесса София - пока еще София - не пороге смерти. Лечат ее главным образом кровопусканием, которое тогда считалось панацеей от всех болезней. За двадцать семь дней больной пускают кровь шестнадцать раз.
Несмотря на этакое лечение, девушка начинает поправляться. Даже в лихорадке она сохраняет ум и волю: вдруг становится известно, что мать, видя, что дочь совсем плоха, предложила позвать протестантского пастора. Однако София категорически отказывается и просит, чтобы позвали как раз православного отца Симеона - она, мол, уже чувствует себя православной.
Этот случай произвел на русский двор и в первую очередь императрицу самое лучшее впечатление.
Правда, все едва не рухнуло в одночасье…
Принцесса Иоганна, оказавшись при дворе, с головой ушла в политические интриги, завела по тогдашней моде «салон», где стали собираться враги канцлера Бестужева: Трубецкие и Бецкой, пруссаки Брюмер и Мардефельд, французский посол Шетарди. Правда, Шетарди еще как бы не совсем полноправный посол: он обосновался в Петербурге, но верительные грамоты императрице вручать не спешит, охотно объясняя всем и каждому, что на этот ответственный шаг пойдет лишь после того, как Бестужева снимут с должности, а еще лучше - закатают в Сибирь. Вот тогда Шетарди «настоящему» канцлеру и представится…
Одна беда: мастерица плести интриги из Иоганны никакая. В захолустном Штеттине научиться этому высокому искусству было затруднительно. Да и остальные - интриганы не первого сорта. А Бестужев, даром что продажная шкура, интриганом был первоклассным.