Я крепко сжимал бутылку. Она могла сослужить мне службу в качестве оружия, но что толку от нее, когда я сидел на земле, связанный по рукам и ногам? Я снова огляделся вокруг. Может быть, спрятать бутылку в укромном месте на случай, если удастся освободить руки? Нет, Дункан сейчас же хватится ее.
Ну и дурак же я! Ведь средство освобождения у меня в руках. Только бы Дункан не услышал! Лишь бы хватило времени сделать это прежде, чем он вернется с вязанкой хвороста!
Что ж, попытка не пытка! Я прислонился к стене и изо всех сил треснул бутылкой о камень. Стекло разлетелось вдребезги, и вино обрызгало мне ноги. Я наклонился и стал отыскивать в траве подходящий осколок. На мое счастье, бутылка была сделана из тонкого стекла и осколки оказались острые, как бритва. Мне удалось зажать большой треугольный кусок стекла пальцами правой руки.
Но беда в том, что со связанными руками я не мог дотянуться до веревки, стягивавшей мои запястья. Мне оставалось только нагнуться и перепиливать веревку, связывавшую ноги; через полминуты адского труда я перерезал последнюю ниточку и освободил ноги.
Что делать дальше? Плыть со связанными руками было невозможно. А драться с Дунканом ногами я тоже не мог. До освобождения было еще далеко.
Дункан возвращался обратно, неся огромную кучу хвороста.
Я сжал ноги, обернув их свободным концом веревки, и молил Бога, чтобы Дункан ничего не заметил. Но он не смотрел в мою сторону, а пристально вглядывался в небо.
– Ветер предвещает грозу, – сказал он. – Лучше развести огонь в хижине, там будет гораздо уютнее.
– Да-да. – Я сделал вид, что меня трясет лихорадка. – Я хочу спать. Это вино…
Он кивнул и улыбнулся. Потом, наклонив голову перед низкой притолокой, вошел в хижину. Я слышал, как он бросил хворост в очаг и шарил, стараясь отыскать кремень и огниво.
Недалеко от меня лежал удобный камень. Теперь, когда ноги были свободны, я легко мог достать его…
Я не хотел причинить вред Дункану. Не всякий на его месте был бы так добр ко мне, а тем более – враг. Будь он жесток и безжалостен, он никогда не дал бы мне возможности напасть на него.
Но у меня не было выбора. Я не сомневался в том, что Дункан – пусть не по своей воле – участвовал в убийстве Тома. Он был предатель, готовый ради своих честолюбивых замыслов ввергнуть всю страну в огонь гражданской войны.
Кроме того, у меня не было уверенности, что я его одолею. Что мог сделать мальчик со связанными руками против рослого мужчины? Мы были как Давид и Голиаф(*). А если мне не удастся вывести его из строя и я нанесу ему только легкую рану, тогда уж он не будет добр ко мне.