– А откуда взялись эти подделки? – спросил Хенсон. – Он что, их сам сделал?
– До того как стать секретарем Хугена, он учился в Роттердаме на художника. Кроме того, преподавал в нашей школе живопись. – Старик прищурился. – Да-да. Точно. Он сказал, что сам рисовал подделки, а подлинники спрятал.
– Я думаю, именно это он считал своим патриотическим долгом перед королевой Вильгеминой, – заметила Эсфирь.
– Турн заявил судьям, что это наглядно демонстрировало тупость немцев и к тому же истощало их ресурсы.
– Перекачивая их прямиком в его собственный карман, – добавил Хенсон.
Худелик скривил губы, словно попробовал какую-то кислятину.
– Ну, деньги-то он вернул… Если уж на то пошло, именно поэтому его и оправдали. Откупился, значит. Но вот почему рейх заплатил за вещи, которые мог запросто отобрать – это так и осталось под вопросом.
– Надеюсь, свобода обошлась Турну в кругленькую сумму, – сказала Эсфирь.
– Положим, – Худелик махнул рукой, – деньги-то были вдовьи. Он во время оккупации щеголял в униформе и обхаживал вдову Де Грут. А вот почему она решила-таки выйти за него… – Старик пожал плечами.
– Наверное, боялась нацистов.
– Да уж, – ответил Худелик. – Любой хоть сколько-нибудь достойный человек их боялся.
Хенсон скосил глаза на Эсфирь.
– Mijnheer Худелик, а вы не помните такого человека – Стефан Мейербер?
– Французский поэт?
– Нет-нет, – сказала Эсфирь. – Во время войны. Худелик отрицательно покачал головой.
– Возможно, он в конце войны бежал на север. Из вишистской Франции.
– Царил хаос. Штурм Арнема и так далее. Беженцы по всем дорогам. Не помню никого по имени Мейербер.
Хенсон сунул руку в карман пиджака и извлек увеличенную копию водительского удостоверения Сэмюеля Мейера:
– Конечно, тогда он был моложе.
Старик прищурился, затем снова покачал головой.
– А как насчет этого человека? – Хенсон показал набросок «Манфреда Штока», сделанный художником.
Худелик почесал подбородок, но и это лицо ему было незнакомо.
– Послушайте… Есть один рисунок… – сказал он вдруг. – Что-то такое… Юная леди, не сочтите за труд, вот на том стеллаже. Вторая полка сверху. Красная обложка.
Материя обложки настолько выцвела, что Эсфирь на всякий случай переспросила:
– Вот эта?
– Соседняя.
Девушка привстала на цыпочки и с трудом принялась вытаскивать запыленный том. Худелик тем временем, кажется, с интересом рассматривал ее стройную фигурку.
Книга оказалась в довольно бедственном состоянии. Переплет сильно обветшал, и, когда Эсфирь наконец-то извлекла искомое, пара страничек выпала.
– Это памятное издание. Про нашу школу и музей.