– Не поверят, – спокойно ответил Сергей Владимирович. – К тому же у нас и там свои люди, которые примут меры. Я пошел на риск, решив встретиться с тобой сам и говорить напрямик, поскольку верю, что глава фирмы и глава ее дочернего предприятия обязаны иметь взаимопонимание и доверие друг к другу. А ты недоверчив, ох недоверчив. Зачем разговор пишешь?
– Что? – сделал непонимающее лицо Михаил Павлович.
– Отдай диктофончик, – протянул руку Куров. – Давай, давай, у моих ребят японская техника, она не ошибается. Не заставляй тебя обыскивать.
Стиснув зубы, Котенев полез в карман и вынул диктофон. Сергей Владимирович вынул из него кассету, положил на стол, а диктофон вернул:
– Забери, денег не стоит. Когда будешь со своими компаньонами общаться, не называй, пожалуйста, никаких имен.
– Как говорить, когда сам всего не знаешь, – пряча диктофон, протянул Котенев. – И потом, обещали дать время подумать, а теперь что же, на попятную?
– Почему, думать можно, только не слишком долго, а условия сейчас обсудим, определим, так сказать, правила игры…
Мерно гудел кондиционер, тюкала на машинке в приемной секретарша, выскакивали на табло настольных электронных часов зелененькие циферки… Все было как обычно. Михаил Павлович снимал трубку трезвонившего телефона, пил поданный секретаршей кофе, а мысленно был все еще там, в квартире, превращенной в игорный дом.
Проклятый Куров! Как он вчера сразу расслабился, поняв, что намертво зажал противника, загнал в угол и может нанести решающий удар, но не сделал этого, продемонстрировав лояльность к будущему вассалу.
Вспомнив о вчерашнем поражении, Михаил Павлович в сердцах пристукнул кулаком по полированной столешнице: Куров – олицетворение начальственного права, призванный единолично решать, когда поощрять, а когда запугивать до икоты, пряча угрозы за улыбочкой внешне благопристойного и воспитанного человека. Его, видите ли, обязаны слушать, а он, в атмосфере полного бесправия подчиненных, восторженного чинопочитания и животного страха, будет, привычно используя административную силу, давить и диктовать. Сколько лет Котенев бился, чтобы осознать себя независимым, сохраняя лишь видимость подчиненности административной системе, но на самом деле будучи свободен от нее? Однако, как оказалось, Курову и компании, всем им подобным, уже мало официальных постов, наград и руководящих кресел, они хотят иметь то же самое и в сфере теневой экономики, чувствуя себя кем-то вроде принцев крови.
«Перестань, – покусывая ноготь большого пальца, остановил себя Михаил Павлович. – Чего городишь? Сам такой, но завидуешь сейчас ему, поскольку он тебя насадил на булавку, как таракана запечного, а не ты его. А вот если бы наоборот, то, наверное, ты сейчас радостно потирал руки, вспоминая разговор».