– Миша, но я же… – начала Лида, однако муж, в протестующем жесте вытянув вперед руку, неожиданно визгливым голосом закричал:
– Я запрещаю тебе говорить об этом! Запрещаю!
Лицо у него побагровело, глаза бешено выпучились.
Охнув, он снова схватился за сердце и, сделав неверный шаг, тяжело опустился на кухонную табуретку.
Лида вскочила, помогла мужу опереться спиной о стену, судорожно расстегивая пуговицы на пижамной куртке, испуганно приговаривала:
– Мишенька, ну что ты… Сейчас, потерпи маленько…
Полуприкрыв глаза, Котенев наблюдал за ней – нужный эффект достигнут, она уже испугана, больше не будет приставать, а он окажется в положении любимого, избалованного ребенка, которого нельзя тревожить, а только угождать.
Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась, к столу, схватила ее, сунула в руку мужа:
– Выпей, Миша, это лекарство…
– Потом… – Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.
В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:
– Опять этот идиот? Не открывай, – удержал он жену.
Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.
– Я открою? – запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. – А ты выпей валокордин. Слышишь?
– Слышу, – страдальчески откликнулся Михаил Павлович.
Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.
Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.
– Что такое?
На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.
– Что такое? – сердито переспросил Михаил Павлович.
– К нам с обыском пришли, – непослушными губами едва вымолвила Лида…
Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе – уютный, маленький зал, тихая музыка.
Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там – перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:
– Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?
– Лишнее, – чуть поморщился Котенев. – Где Рафаил?
– Сейчас будет, – подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.