– Может, поцелуй с Микой и не был игрой на меня, – сказала Ронни тем же мерзким голосом, который я от нее никогда не слышала, – но твой дрессированный стриптизер и ты – это точно для меня было.
Я обернулась к ней, спиной опираясь на Натэниела:
– Ты действительно завидуешь мне из-за мужчин моей жизни, я теперь вижу.
Она раскрыла рот – закрыла, помолчала и сказала:
– Что ж, это справедливо. Я выдала твою тайну, а ты – мою.
Я покачала головой:
– Если я сказала Мике и Натэниелу, что ты завидуешь мне из-за количества мужчин у меня в постели, это не то же самое, как когда ты им сказала, что я могу оказаться беременной. – Тут мне в голову пришла мысль достаточно злая, чтобы ее высказать: – Но близко к тому было бы сказать Луи, что ты заглядываешься на моих бойфрендов. Кстати, он знает, что ты уже нумеруешь любовников трехзначным числом?
Да, это было злобно, но Ронни заслужила. Мерзее, чем близкие друзья, ссорятся только родственники.
Она слегка побледнела, и это вполне было ответом на мой вопрос.
– Не знает, – решила я вслух.
– По-моему, он имеет право знать.
Снова в тоне Натэниела была злость куда более личная, чем заслуживала ситуация.
– Я собиралась ему сказать.
– Когда? – спросил Натэниел, становясь передо мной, лицом к Ронни. Я посмотрела на Мику, а он покачал головой, будто тоже не знал, что происходит. Приятно, что не я одна недоумевала. – Когда вы съедетесь, когда поженитесь? Или никогда?
– Мы не собираемся жениться, – сказала она голосом, к которому чуть-чуть примешалось отчаяние – будто страх смыл злость. Она напустилась на Натэниела: – Вы с Анитой устроили этот спектакль, чтобы ткнуть меня мордой об стол, что я буду вести моногамную жизнь! Ты всегда мне какую-нибудь такую подлянку устраиваешь!
– А сколько раз ты говорила: «А, это маленький Анитин стриптизер», или «дрессированный стриптизер», или «Как у тебя с новыми трюками?», или – мое любимое: «Ты чертовски симпатичен для ходячего и говорящего бифштекса» – или ты говорила «хот-дог»?
– Боже мой, Натэниел! – Я посмотрела на Ронни: – И ты все это ему говорила?
Злость ее начала выдыхаться, и наконец-то она сконфузилась:
– Может быть, но не так, как у него это звучит.
– А почему ты тогда не говорила этого при мне? – спросила я. – Если ничего плохого в этом нет, почему не при мне?
– Или при мне, – сказал Мика. – Я бы тебе сказал, если бы она при мне Натэниела как-нибудь так назвала.
– Почему ты мне не сказал, Натэниел?
Он уставился на меня сердитыми глазами:
– Я говорил тебе, что она не видит во мне личность.
– Но ты не сказал мне, что она говорила. Я должна была знать.