Он кивнул:
– Даже для столь слабого, как я, есть вещи, которые он делать не будет.
И ощущение потери и скорби отразилось на его лице.
Мы приложились щекой к его руке на подлокотнике кресла, мы подняли глаза, глядя ему в лицо. Рука его под нашей щекой не шевельнулась, будто он даже дышать перестал.
– Позволь мне поделиться единственным моим даром с единственным моим другом.
Он постарался не выразить на лице желания, но преуспел лишь наполовину.
– Ты не обязан это делать, Жан-Клод. Я сказал то, что сказал. Это мой дар тебе.
Рука его напряглась – будто тело старалось сохранить неподвижность, а рука его не послушалась.
– Я знаю, что ты предпочитаешь женщин.
– Как и ты, – ответил Огги.
– Да, но Белль своими личными мужчинами с другими женщинами не делится.
Огги улыбнулся – улыбкой дружеской, но не более. Она никак не отвечала растущему напряжению в руке, лежащей под нашей щекой. И голосом очень спокойным он ответил:
– Кроме тех случаев, когда она хочет, чтобы мы эту женщину соблазнили.
Мы тоже улыбнулись.
– Ради денег, земель или политики, oui. – Мы улыбались той же улыбкой, выработанной столетиями в ее постели, столетиями роли пешек в ее великих планах. – Я единственный из ее линии, кто унаследовал ardeur в полной его мощи, Огюстин, а в этой новой Америке никого нет нашей крови.
– Значит, последняя возможность ощутить вкус ardeur'а для меня и быть с другим мастером линии Белль Морт для тебя – сегодня.
Мы кивнули, щека наша потерлась о его руку.
Он отобрал руку – бережно.
– Ты испуган, – сказал он, и лицо его смягчилось от удивления.
– Да.
– Зачем же ты покидаешь ее?
– Потому что не могу остаться – чтобы оба они меня ненавидели.
– Оба?
Мы не могли скрыть слез – только отвернуться. Огюстин опустился на пол рядом с нами, он держал нас, а мы рыдали.
– Не Белль разбила твое сердце. Это Ашер.
За много месяцев мы плакали первый раз. Плакали в его объятиях, и он целовал нас, снимая наши слезы, и мы искали утешения в тех единственных руках, которым верили. В руках единственного друга.
Вернулись воспоминания о них обоих на простынях, но на этот раз это меня не шокировало – я была готова, знала, чего ждать. И знала, что этот Жан-Клод двадцать лет провел в счастливом единении с Ашером и Джулианной. Этот Жан-Клод потерял Джулианну и Ашера – ее сожгли как ведьму, а Ашера пожирала ненависть к Жан-Клоду, что тот опоздал ее спасти. И этот Жан-Клод тоже все время обвинял себя. Жан-Клод доставил раненого Ашера ко двору Белль Морт, чтобы спасти его жизнь, а платой за спасение было то, что Жан-Клод стал на сто лет мальчиком для битья. Этот Жан-Клод, лежащий в постели Огюстина, утратил все и всех, кого любил. Он уцепился за единственное утешение, которое мог найти, и не мне было на него ворчать.