Жан-Клод сказал, будто прочел мои мысли – как оно, вероятно, и было:
– Я тоже это чувствую, ma petite, но…
– Никаких «но». Мы его можем взять, я это чувствую.
– Вероятно, Белль Морт все еще слишком сильно присутствует в твоем разуме.
Это был голос Ашера, сдавленный от усилия. Мы оба посмотрели на него – его руки дрожали в воздухе, будто удерживая огромный вес.
– Быстрее, Жан-Клод! Быстрее, мы долго этот круг не удержим.
– Он начал эту ссору, – сказал Реквием, – давайте мы ее закончим.
У него руки не тряслись, но напряжение в голосе тоже слышалось.
Жан-Клод опустил глаза на Огги.
– Вот что пойми, Огюстин: мы никогда так не питались. Я не знаю до конца, что случится. Устраивает тебя такой риск, ведь страдать придется тебе, если дело обернется плохо?
Я скользнула по нему ртом, языком играя по кожице. Он содрогнулся и ответил просто:
– Да.
– Перестань, ma petite, иначе он не может думать.
Я снова встала на колени и перестала его касаться – положила руки на колени, как хорошая девочка. Наверное, так было честнее.
– Огюстин, согласен ли ты на это?
Он кивнул, протягивая руки к Жан-Клоду.
– Да, да, видит Бог, чтобы вы оба, да, да, да!
Он так вцепился в Жан-Клода, что это должно было быть больно.
Жан-Клод погладил его по волосам, успокаивая.
– Тогда мы сделаем то, что ты просишь.
Он посмотрел на меня, и будто дверь у меня в голове открылась. Какой-то внутренний страж, которого, очевидно, Жан-Клод всегда держал на охране меток, исчез, и они открылись в полную силу. Меня это на миг ошеломило, пришлось опереться на бедра Огги, чтобы сохранить равновесие, и как только я его коснулась, ardeur заревел во всю мощь, но на этот раз я ощущала на другом конце тела Жан-Клода. Ardeur был не один, их было два, как два разных огня, и Огги был нашими дровами. Мы жгли его, и он хотел этого.
У меня в голове послышался шепот Жан-Клода:
– Я отпускаю поводок, ma petite. Ты готова?
Я кивнула. Он отпустил, и я с криком рухнула в бездну. Бездну кожи и ртов, рук и тел. Вся я превратилась в одну болезненную, пульсирующую жажду. И чем она будет сейчас утолена, мне было все равно.
Я оказалась на полу, под Огюстином, эта изогнутая твердость входила в меня и выходила, и я кричала для него, и в крике было наслаждение, жажда, радость и похоть. Он приподнялся на руках, я видела, как входит в меня его плоть, но к нам присоединился Жан-Клод, и угол пришлось изменить.
У нас никогда так не было, чтобы кто-то был между нами, и мы питали ardeur. Все это время с Ашером, Микой, Натэниелом, Ричардом и Джейсоном всегда в середине была я. Мы с Жан-Клодом питались друг от друга, он питался от меня, пока я питалась от прикасающихся ко мне мужчин или мужчины, но никогда не было, что Жан-Клод касался кого-то, кроме меня, когда мы были оба голые. С открытыми настежь между нами метками я знала, чего это ему стоило, каким невероятно осторожным приходилось ему быть в минуты, когда полагается отбрасывать всякую осторожность. Так осторожен, так боялся меня отпугнуть, отвратить, так боялся того, что могут сказать другие мужчины о попавшей не туда руке или случайной ласке. Так чертовски осторожен, и вдруг, сейчас, надобность в осторожности уходит. Я ощутила, как спадает в нем невероятное напряжение – будто выдох при долго-долго задержанном дыхании.