– Только учтите, – донеслось до нее издалека, – сейчас у него есть только интеллект. Есть память. Эмоциональная сфера очень слабая. У живого человека она слишком тесно связана с химическими процессами в организме. Знаете, например, влюбленность провоцируется повышенной концентрацией в головном мозге трех химических элементов: допамина, фенилтиламина и окитосина. Я, конечно, могу стимулировать мозг искусственно, но это уменьшит срок его жизни. Так что не ждите от него особенной активности – у него слишком заторможенные желания. Скорее, он будет отвечать на ваши вопросы. Вопрос-ответ, вопрос-ответ…
Сова осторожно положила руки перед собой. Руки были словно чужими, и она не знала, куда их деть. У нее не было другого выхода, но то, что ей предстояло, оказалось сложнее, чем она думала. Столько лет… Она ни разу не разговаривала с Зорием после развода.
– Здравствуй.
Голос вокализора не напоминал ей прошлое. Чужой, незнакомый голос. Чужое, незнакомое место. Здесь не было ничего, что стоило бы беречь.
– Ты меня знаешь? – спросила она.
– Да, Лаэрта.
– И что ты обо мне помнишь?
– Все.
Молчание.
У него нет желаний. У него нет любопытства. У него нет эмоций. У него есть только память.
– Мне нужно кое-что спросить у тебя.
Молчание. А чего она, собственно, ждет? Ведь ее только что предупредили: вопрос-ответ. Она не задала вопроса. Она его еще даже не сформулировала.
Он ждал. Нет, он не ждал, он был просто не выключен.
– Как ты погиб?
Ей надо было чем-то заполнить пустоту, но случайно родившийся вопрос вдруг показался ей бестактным. Хотя – при чем здесь тактичность?
– Я погиб на Тонатосе после выполнения задания.
– Хватит.
Снова молчание. Он не может даже обидеться на ее резкое «Хватит». Она лихорадочно искала тему для беседы и никак не могла найти. Как будто после стольких лет ей не о чем было с ним разговаривать. И хотелось молчать. Просто молчать. Может и глупой была та детская обида на жучок, подсаженный под ее лопатку по указанию Ордена. Может, и можно было простить… Хотя бы попытаться. Но Сова не пыталась. Она лишь подтвердила общее правило: перешагивать через других гораздо легче, чем через себя. Она перешагнула и пошла дальше, запретив себе оглядываться. И однажды принятое решение уже не подлежало пересмотру. Она даже гордилась своим упрямством при его выполнении. Что теперь она могла сказать Дару Зорию? Что она прощает? Глупости! У нее атрофировалось то место, по которому когда-то очень сильно ударили. У нее перестал существовать тот орган, которому когда-то было очень больно. Ей просто нечем было его прощать.