Во дворе собрались несколько ребят, кое-кто из соседей. Вышла и Лёля, в красной плюшевой шубке похожая на снегурочку.
– Андрей, пожалуй, лучше запереть Тобика. Как бы не побежал за машиной, – сказала я. – Прощайся с ним. Ну же, Андрюша!
Сын держался мужественно. Он сбегал наверх за ключом, грустно погладил и приласкал Тобика, позвал к землянке и, сдерживая слёзы, щёлкнул замком.
Тобик сразу стал рваться, царапать дверку, выть. Ребятишки, столпившиеся вокруг, переговаривались:
– Как уедете, почует и замолчит.
– Да, замолчит… У нас тоже собака была. Папка на пароходе поплыл, а она по берегу за ним бежала. Километров сто…
– Скажешь… Её дядя Володя аж в самой Казани у пристани видел! Так и не вернулась больше.
У ворот зарокотал грузовик. Я схватилась за чемодан, дорога была каждая минута.
– Андрей, что же ты? Помогай!
Сын всё держал в кулаке ключ от землянки.
– Лёлька, ключ наверх снесёшь? – крикнул он, протягивая его снегурочке. – Роне в стол положи, под тетрадки, слышишь?
– Слышу. Очень хорошо. – Лёля кокетливо улыбнулась, принимая ключ.
Через минуту мы уже сидели в кузове, махали руками, нам в ответ что-то кричали со двора. Грузовик, урча, развернулся и покатил по переулку к шоссе.
Серо-белое месиво покрывало шоссе. Тяжёлые струи мокрого снега с плеском летели из-под колёс. Прощайте, приютивший нас посёлок, завод, знакомые уже улицы!..
И вдруг я увидела: из-за угла отделилась светлая точка. Услышала далёкий захлёбывающийся лай…
Тобик!..
Это был он. Вырвался ли он сам, сломав шаткую дверцу? Или его выпустила Лёля? Ключ, ключ ведь остался у неё… Я хотела загородить спиной Андрейку, но он уже видел. Лицо его изменилось. Тобик мчался за быстро катившимся грузовиком, перелетал лужи, почти не касаясь их, распластавшись всем телом. Он громко лаял, звал нас.
Он догнал грузовик и бежал почти вровень с передними колёсами. Бежал изо всех сил, отчаянно – как говорится, не на жизнь, а на смерть…
Шоссе поднималось в гору, прямое, сверкающее от солнца и мокрого снега, в тёмных подпалинах асфальта. А Тобик всё мчался.
Я не могла остановить машину. Нас ждал поезд, до этого мы должны были ещё побывать на товарной станции.
Андрейка заметался.
Тобик не отставал, не сбавлял темпа. Он бежал ровно, сильно, упруго отталкиваясь лапами, и шум колёс заглушал теперь его лай, если он только лаял. Нет, видимо, он берёг силы даже на лай.
Я видела в стекло кабины затылок водителя, отворот его ушанки. Постучать, попросить остановиться? И в ту минуту, когда я уже была готова поднять руку, а сын, побледнев, вцепившись в тряский борт грузовика, не сводил глаз с шоссе, чей-то острый, короткий свист прорезал встречный ветер. На обочине стояла группа парней. Они увидели бегущего Тобика, свистнул кто-то из них… Тобик оглянулся, наверно, на одно мгновение, на какую-то долю секунды. Но и этого оказалось достаточно. Заднее колесо грузовика с силой ударило, далеко отшвырнуло его… Всё было кончено для бедного пса навсегда. И тут я заколотила в стену кабины. Водитель притормозил. Кое-как объяснив, в чём дело, спрыгнув, бросилась я по шоссе назад, туда, где лежало плоское, безжизненное тело. Оттащила его в кювет, вернулась, крикнула: