— Это меня не устраивает, — сказала она. — Я не буду сниматься.
Она была очень привержена психоанализу, а я собирался делать фильм совсем не о психоанализе.
Я отправился в Лос-Анджелес и встретился с Джули Эндрюс. Замечательная актриса, голливудская звезда, памятная всем по «Мери Поппинс» и «Звукам музыки». Много играла в картинах своего супруга Эванса, автора комедийного сериала о французском детективе Клузо с Питером Селлерсом.
Я сказал ей:
— Джули, одно условие. Никакого грима.
На секунду она застыла. Голливудской звезде, приближающейся к пятому десятку, предлагать такое не просто. Мейк-ап в Голливуде — вещь весьма уважаемая.
— Никакого грима, и я буду очень рад с вами работать. Прыгайте, как в горящую смолу.
Она, наконец, кивнула в знак согласия. Это убедило меня в ее готовности на все. Крайне важно, когда артист идет в работу, не ставя условий.
Опять позвонила Фэй. Сказала:
— Я передумала.
Было уже поздно. В эту картину она не попала, одна из самых интересных женщин и актрис американского кино.
Потом я с Фэй виделся в Лос-Анджелесе, когда она с Мики Рурком снималась в картине Барбэ Шредера про поэта Бродского, не Иосифа, а другого, американского битника. Меня просто завели туда посмотреть на съемки. У Мики Рурка, поднимающейся в ту пору звезды, все руки были в крови. Все несколько дублей он по-настоящему бил дверь. Можно было поставить дверь из специального пластика, все было бы хорошо и на экране ничего не заметно. Но он сказал:
— Буду бить по-настоящему.
Среди американских актеров достаточно распространена такая жертвенная система работы — кто больше себя изувечит, даже что-то вроде моды на это. Работают не на технике, а на безусловной реальности.
Мы сидели с Фэй, вели ничего не значащую беседу, старательно избегая больного вопроса — ее «отставки» от роли в моем фильме…
В 1985 году, после показа «Возлюбленных Марии» на фестивале в Венеции, мы с Голаном возвращались одним и тем же рейсом в Америку. Он летел в первом классе, я во втором, он увидел меня и переслал через стюардессу салфетку. На льняном полотне шариковой ручкой было написано: «Андрей, это предложение, от которого ты не сможешь отказаться». Это был контракт. Миллион долларов в год за одну картину поставленную и одну — спродюсированную. Я взял салфетку и пошел с ней между рядами кресел. На середине прохода остановился с застывшей идиотской улыбкой. Я понял: Это случилось. Дальше я уже летел на собственных крыльях.
Трудно объяснить, как чувствовал себя советский деятель культуры, недавний голливудский безработный, получив такое предложение. Передо мной открывалась карьера режиссера с миллионом долларов в год.