Утром того дня, когда они должны были прибыть в лагерь Бваны Кублы, все проводники пришли в палатки путешественников, выпрашивая доу. Доу лекарство белого человека, которое излечивает все зло; чем противнее оно на вкус, тем лучше. Они хотели этим утром удержать дьяволов на расстоянии, ибо слишком близко подошли к местам, где нашел свой конец Бвана Кубла.
Путешественники дали им хинин.
К закату они пришли в сampini Бваны Кублы и нашли там воду. Если бы они не нашли воды, многие из них, должно быть, умерли бы, и все же ни один не чувствовал никакой благодарности к этому месту: оно казалось слишком зловещим, слишком полным гибелью, слишком много беспокойства причиняли почти незримые, непреодолимые вещи.
И все аборигены явились снова за доу, как только были установлены палатки, чтобы защититься от последних снов Бваны Кублы, которые, как они говорят, остались, когда участники последнего сафари забрали тело Бваны Кублы в цивилизованные края – показать белым людям, что они не убивали его, поскольку иначе белые люди могли бы не поверить, что они не убили Бвану Кублу.
И путешественники дали им еще больше хинина, такую дозу, которая плохо подействовала на нервы, и той ночью у походных костров не было никаких приятных разговоров; все говорили о мясе, которое ели, и о рогатом скоте, которым владели, а потом мрачная тишина повисла над всеми кострами и маленькими брезентовыми укрытиями. Аборигены сказали белым людям, что город Бваны Кублы, о котором он думал в самом конце (и где, как уверяли проводники, он был некогда королем), о котором он бредил, пока одиночество пропитывалось его бредом, – этот город расстилался вокруг них; и они боялись, поскольку это был столь удивительный город, и хотели еще больше доу. И два путешественника дали им больше хинина, поскольку видели настоящий ужас на лицах, и знали, что аборигены могли убежать и оставить их одних в том месте, которого они также начинали бояться едва ли не с той же силой, хотя и не знали причин. И поскольку ночь усиливала их дурные предчувствия, они разделили три бутылки шампанского, которые хотели сохранить до того дня, когда они убьют льва.
Такова история, которую каждый из двоих рассказывает и которую их проводники подтверждают, хотя кикуйю будет всегда говорить то, чего от него ожидают.
Путешественники были в постелях и пытались уснуть, но не могли этого сделать из-за зловещего чувства. И самый жалобный из всех криков диких животных, крик гиены, подобный плачу проклятой души, прекратился, что само по себе достаточно странно. Ночь достигла того часа, в который Бвана Кубла умер три или четыре года назад, мечтая и бредя о «своем городе»; и в тишине мягко возник звук, сначала подобный ветру, затем подобный реву животных, затем явственный звук двигателей – двигателей и моторных автобусов.