— Как же так получилось, — спросил Тося, — что вас всех прижучили?
— А получилось, сынок, все очень просто. Был у меня один знакомый мальчик двадцати трех лет. Он всячески пытался меня ублажить. Например, прилетаю я в Питер в командировку. А он стоит у трапа. Встречает. У меня заказан люкс в «Европейской», а он говорит: «Как такой человек, как вы, может жить в таком номере? Вас ждут апартаменты в „Пулковской“. Приезжаю в „Пулковскую“, а там уже и девки в постели. И так каждый раз он пытался скрасить мой быт и досуг.
Поставил я его директором магазина на Арбате. И начал он мотаться в Польшу. Причем делал это все чаще и чаще. Но это мне говорил, что в Польшу. А на самом деле ему удалось познакомиться с нашим послом в Польше. Тот ставил визу в заграничном паспорте, и Артур из Польши отбывал в разные страны мира.
Его приметили контрабандисты, видя, как он легко и смело преодолевает таможню. Они взяли его в свое дело. Перевозя крупную партию бриллиантов, он был задержан и доставлен в КГБ. Быстро его обработали. Он сдал все, что успел узнать за это время по рыбному делу.
К моменту суда по делу шло пятьсот человек. Также он сдал контрабандистов. По их делу шло семьсот человек. Сам Артур был приговорен к семи годам.
— Через пару лет ему на свободу, — заметил задумавшийся Тося.
Собеседник с удивлением глянул на него.
— Он не отсидел и двух лет, — сказал он. — Разве могли столько человек забыть о его поступке?
Открылась дверь, и Тосю перевели в общую камеру „Столыпина“. Там кипела своя жизнь. Кто готовился пронести чай в камеру, куда его приведут в конечном итоге; кто — наркотик, кто — деньги. Каждый из них был занят своими проблемами, мыслями.
Минуя пару тюрем, он попал на зону. Питались там в столовой. Когда бросали клич к началу трапезы, посетители столовой как одержимые неслись к длинным столам. При этом они быстро рассаживались, подчас не замечая, что на скамейках пролит борщ или насыпана каша вместе с килькой. Усевшись, они начинали поглощать пищу с быстротой движения руки, стараясь опередить друг друга. Тот, кто первым освобождал шленку, получал добавку из стоящей у края стола большой кастрюли со строго определенным числом порций. Так как столовую посещали не все, в кастрюле всегда оставалось три-четыре порции. Из-за них-то и был весь этот сыр-бор.
Тося не ходил в столовую, так как не мог видеть жадность, с которой поглощалась пища, не стоящая доброго слова. Он питался в бараке, сидя на своей кровати за табуретом в обществе двоих семейников. На их „столе“ иногда, кроме нескольких паек черного хлеба и кипятка, ничего больше не было. Но другие об этом не знали и считали, что те не едят в столовой из-за имеющегося обилия деликатесов. По этой причине в их сердцах разгорался огонь зависти и ненависти. Огонь этот толкал людей на поклепы и кляузы, направляемые куму, что стоило Тосе нескольких неприятных допросов.