– Ну… это… батяня у меня военный был. Воевал в Афгане. Был ранен два раза. При Ельцине на пенсию вышел. Потом уже, в 2002-м что ли, нас со служебной квартиры выселили. Всей семьёй.
– Это уже при Путине было?
– Ну да… по-моему… да, точно, тогда Ельцин уже ушёл, я вроде по телевизору слышал. Или нет?
– Да, Паша, тогда уже ушёл. И что было дальше?
– Батя пить стал, совсем потом спился и умер. Мама учительница, нас двоих с брательником на зарплату тянуть не могла. Стала работать у богатых. Окна мыть. Ну и типа (бииип) упала один раз. С пятого этажа. Насмерть. Брата в детдом забрали, а я на улицу. Попал по малолетке за кражу. Потом выпустили. И типа вот улица. Здарова.
К Паше подходит девушка с простым русским лицом. Правый глаз у неё подбит. На верхней губе шрам. На левой щеке след от ожога.
– Баба моя, – говорит Паша. – Надькой звать. Подобрал на улице, год назад, ночью, чуть не замёрзла. Лежала, как труп, в снегу. Я уж хотел куртку снять, продать. – Паша смеётся. – А ща ничего. Пообтёрлась. В день с перехода приносит иногда рублей по сто.
– Надя, а почему ты лежала в снегу той ночью?
– Меня выкинули из машины. Два козла каких-то.
– А как ты оказалась в машине?
– Поймали ночью у казино на Арбате, запихнули в джип, отвезли на какую-то дачу. Там четверо мужиков…
– Что они с тобой делали?
– Ну… это… насиловали. А ещё тётка была какая-то.
– А что она делала?
– Смотрела. Говорила, что скучно. Они меня стали бычками жечь.
– Надя, а почему ты попала на улицу?
– Из детдома сбежала.
– Почему? Тебя били?
– Да. Воспитатели. И ещё насиловали.
– За что?
– Я не хотела на митинги ходить. На какие-то молодёжные. За это и били.
– А как организация называлась?
– Я не помню. То ли «Ваши», то ли ещё как…
– «Наши», может быть?
– Да. Вроде того.
Камера отъезжает и показывает Пашу, который облизывает иглу, а затем делает себе укол в руку. Голос за кадром: «Паша уже давно героиновый наркоман».
– Паша, а ты не боишься пользоваться чужим шприцем?
– А чо мне? Я давно уже на вичухе. В наркодиспансере сказали ещё, на малолетке. Мне терять нечего. Чего у меня будет в жизни ещё? Слышь, мелкий, иди сюда, я тебя вмажу.
Камера показывает, как Паша делает укол Вове этим же шприцем.
Голос за кадром:
«Он давно уже заразил и маленького Вову. Такова, к сожалению, реальность современной России. Кто-то ест чёрную икру, а кто-то обречён на мучительную смерть в подвале. Этим детям уже никто не поможет. Да и хочет ли им кто-то помогать? У них ничего не будет в жизни, как сказал Паша. Неужели его отец, русский офицер, получал ранения в Афганистане для того, чтобы его сын гнил заживо среди мух и использованных шприцев? Неужели групповое изнасилование – кара за то, что девчонка отказывалась ходить на политические сборища? Они не сами выбрали такую судьбу. Их просто бросили. Дети, у которых нет будущего. Может ли быть что-то страшнее? Что можно сказать о стране, в которой…»