– Рекомендую, – указал Артемий на своё новое чтение. – Это прям шедевр контркультуры.
– А про что? – просил Алёша.
– Да про всё! Чувак буквально растоптал нафиг условности, всю западную хрень! Реально, выражение протеста!
Радистка извлекла том из любимых рук и важно принялась его рассматривать.
– Да, вещь довольно жёсткая, – продолжил парень. – Но тут вся жизнь как она есть!
Радистка отложила книгу, снова положила руку между животом и грудью и, откинув голову, картинно выпустила дым. «Уж я-то знаю жизнь, как она есть», – сказала эта поза Алексею.
– Чего там? Беллетристика… – с иронией отозвался программист. – Не этим надо заниматься!
– Точно! – вставил Виктор. – Надо дело делать, а не из пустого, блин, в порожнее…
– Нет, так-то я не против беллетристики, – поправился Серёжа. – Только вот что толку? Кто нынче её читает? Вот мы, шестеро. А масса потребителей – им ведь этого не надо. То есть, надо, только они сами… ну… знать не желают. У них телек есть.
– Да. Общество тотального спектакля, – подтвердил Аркадий. – Засорённые рекламами мозги.
По лицу Артёма пробежала тень обиды, тут же скрывшись. Между тем он закурил шестую:
– Я считаю, мы должны пропагандировать. Это наш долг. И вот что: с обществом спектакля следует бороться его собственными методами. Мм? Ты как, Алёша?
– Я согласен.
Почему-то все переглянулись.
– Лёха, там, наверно, уж твои пельмени-то сварились, – вдруг сказал Аркадий.
Алексей поднялся и пошёл на кухню. Затворив дверь своей комнаты, он где-то на секунду задержался: почему – и сам не мог понять. Оттуда долетел голос Аркадия:
– Артемий, ни к чему. Пока что рано.
Дальше побежал обычный разговор. Смутившись от того, что вновь подслушивал, Алёша побежал на кухню. От пельменей оставалась половина (остальное кто-то уже выловил). Сложив в тарелку, что осталось, Алексей пошёл обратно.
В комнате, меж тем, политбеседы кончилась, пошло одно веселье. Программист терзал гитару, выпевая что-то о подъездах, сигаретах и ларьках. Другие нажимали на Алёшину еду. Потом явился Саня – парень из пятьсот двенадцатой, немного странноватый и ужасно неприятный – попросил консервный нож. Вернул он его грязным, изляпанным тушёнкой.
– Вот урод, да, солнышко? – сказала Катя.
– Да забей! – вальяжно посоветовал Артём. – В этой дерьмовой жизни и так слишком много всякого дерьма, так что расстраиваться из-за такого дерьма, как этот…
Катерина не расстроилась. Спустя минуту она с жаром говорила всем о том, как пьяный герцог Альба бегал за ней, маленькой эльфийкой, по всему Глушихинскому лесу, заблудился, а потом его три дня искали со спасателями. Алексей не понял половины слов в этой истории, равно как и Катерининых восторгов, но поверил на слово. Поверил, что всё это – правильный, свободный и духовный акт протеста против общества.