Допустим, дядя Сребалюс услышал бы краем уха про все это, стал бы его журить, а у Ляонаса уж и ответ заготовлен. Заварил он кашу, спору нет. Пусть она малость и подгорела, так ведь и они с Таруте не барского роду-племени, как-нибудь проглотят. Свиньям не оставят. Такую девушку, как Тереса Буйвидайте, еще поискать, и все равно вовек не найдешь. И на работу спорая, и собой пригожа, и нрава покладистого… Вот только ни гроша у бедняги за душой. На козьем молоке выросла.
Прикинув все и так, и этак, повеселевший музыкант почувствовал, как на дороге посуше ноги в деревянных клумпах сами отстукивают полюбившийся всем танец. А раз есть мелодия, будут и слова, и Лявукас затянул такую придуманную когда-то им самим песенку:
Скачи в постолах
Вновь и вновь –
Всему началом та любовь.
О клумпу клумпой бей резвей,
Танцуй, но с девушкой своей…
С этой-то песенки, можно сказать, все и началось…
Самому ему, как музыканту, не до танцев было, вот и прижимался Лабжянтис любовно щекой к своей гармонике-концертинке, а порой, выхватив глазами из круга танцующих Тересу, словно для нее одной затягивал эту песенку.
В ту пору Тересу чаще других выводил на танец Юргис Даукинтис, завзятый кобель, у которого еще велосипед чуть ли не американский был, сиял не хуже дароносицы… Лявукасу почему-то ужасно хотелось, чтобы Таруте Буйвидайте дала спесивому ухажеру от ворот поворот. Другие-то, стоило Даукинтису подкатиться, все хи-хи-хи да ха-ха-ха… А там, глядишь, и взгромоздится иная на перекладину велосипеда. Юргис же, позвякивая звоночком, танцоров разгоняя, словно паук, обхвативший глупую муху, уже мчит взопревшую, разгоряченную девицу в темные, пропахшие сеном луга…
И когда однажды Таруте, приметив, каким печальным, проникающим в самую душу взглядом смотрит на нее Лявукас, отказалась ехать с Юргисом и, поджидая «подружек», дождалась кого хотела, Даукинтис, проезжая мимо, и заехал музыканту насосом по шее. А когда эта дорогая штуковина колбасой от удара погнулась, влюбленный наездник, разъярившись еще пуще, с велосипеда соскочил и давай топтать ногами Лабжянтисову гармонику. Музыка была единственным преимуществом, которое признавал за Лявукасом Даукинтис. Чем он был бы, тот Лабжянтис, без своей гармошки? Мозгляком, замухрышкой. Соплей его перешибешь…
Тогда обалдевший от удара Лявукас из последних сил вцепился руками и ногами в свою концертинку (он ее в те времена просто так, без рундучка, таскал) – будь что будет… Хорошо еще, Тереса не растерялась, в кусты не подалась, – Юргис мехи гармоники пинает, а Тереса – ступицы его велосипеда…