После секса обе его женщины вели себя по-разному. Жена сразу засыпала, довольная, а Карина часами напролет лежала без сна, говорила странные, непонятные слова… задавала дикие вопросы.
- Ты мог бы застрелить меня и себя? Ты чувствуешь во время оргазма, как сливаешься со звездами? А после? Что ты ощущаешь, опустошение или… бессмертие?
Однажды она спросила Межинова:
- Где твоя любовь, в сердце или в космосе?
Он удивленно поднял на нее глаза, засмеялся.
- Люди любят сердцем, это всем известно.
- У меня не так, - серьезно произнесла Карина. - «Часы любви бессмертие в себе таят и песню звезд, дыхание небес… они питают пульс Вселенной».
- Чьи это стихи? - поинтересовался Рудольф.
- Ничьи. Древние…
***
Ева решила действовать самостоятельно, раз Смирнов не желает брать ее с собой. Она не станет его слушаться. Еще чего не хватало! Ограничить свою жизнь преподаванием испанского языка и домашним хозяйством? Ни за что! Она уже узнала вкус частного сыска, приключений, опасных тайн - и не собирается отказываться от этого блюда.
- Чем бы мне заняться? - размышляла она, лежа в ванной, полной ароматной пены, с газетой в руках.
На глаза попалось объявление о выступлении балетного ансамбля «Фуэте». Вот! То, что надо. Ева потянулась к мобильному телефону и набрала номер Смирнова, спросила без предисловий:
- Ты уже побеседовал с Ириной Рудневой?
- Пока не успел.
- Давай я с ней встречусь. Мы, женщины, легче поймем друг друга.
- Ева…
- Знаю, знаю все, что ты скажешь! - перебила она сыщика. - Со мной случилась кошмарная вещь: меня заманили в жуткий подвал, заперли, чудом не убили. Но это прошло. Я не могу продолжать жить в страхе! Я хочу вернуться к прежнему… к нашим разговорам, совместным поездкам. Мне надоело чувствовать себя в изоляции. Ты не имеешь права ограничивать мою свободу!
- Я не ограничиваю, - оправдывался Всеслав. - Я несу ответственность за твое благополучие.
- Так ведь дело пустяковое! Хулиганские выходки. Разве это опасно?
- Нет.
- И я так считаю! - обрадовалась Ева.
- Я имел в виду, ты никуда не поедешь. С женой Руднева я поговорю сам.
Ева рассердилась, долго ворчала, смывая с тела густую пену с запахом чайного дерева.
- Ну и ладно, - бормотала она. - И плевать! Начну занятия с новой ученицей. Смирнов еще пожалеет, что отказался от моей помощи.
Сыщик уже раскаивался в чрезмерной резкости тона, которым говорил с Евой. Можно было бы и помягче. Но он и думать не желал об участии Евы в его делах. Хватит с нее того, что он будет все подробно ей рассказывать.
Улыбаясь, он представлял, как она сейчас бушует и ворчит. Пусть возмущается, лишь бы с ней ничего не случилось: Ева была так близка и дорога ему, что он не собирался больше подвергать ее малейшему риску.