– Отрекаюсь.
Мы со Славой даже переглянулись, так легко это было сказано.
– Готов ли ты, сука, всеми силами, верно и преданно служить великому делу истории и археологии?
– Да. Готов. – То ли служить делу науки было не западло для патриота, то ли он был готов сейчас согласиться с чем угодно.
– Целуй, сука, нож и будешь наш!
Долговязый так истово облобызал окровавленными губами поднесенный клинок Сучьего ножа, будто принимал посвящение в рыцари.
Финка Короля, казалось, отяжелела в моей руке.
– Вставай, сука, и бери нож, – торжественно произнес я.
Трясясь от страха и унижения, долговязый поднялся, принял Сучий нож и по моему жесту проследовал к водителю.
– Вы чего это, эй? – забеспокоился тот.
– Не ссы, фашист, – хмыкнул Слава.
– Я не фашист, я русский патриот!
– Если ты такой патриот, чего не в армии? Иди, Родину защищай.
– А ты чего сам не в армии? – огрызнулся водила.
Похоже, мы его мало пугали.
– Моя война в восемьдесят девятом закончилась, – спокойно ответил Слава.
– Как тебя зовут, мудила? – перешел я к продолжению церемонии.
– А тебе зачем?
– Затем… Да что мы с ним разговариваем, – оборвал я себя. – Слава, застрели его!
– Эй, а… – проблеял водитель, когда к его лбу стремительно взмыл дульный срез «Вальтера».
– Хуй на! Во всем вини свою тупость, быкота! Как твое имя?
– Артур.
– Ты русский вообще-то, Артур?
– Русский. Из Баку.
– Что-то не похож. Из Баку? Ты же азер! Андрей, сука, как у тебя в русском патриотическом клубе затесался азербот? Непорядок.
– Он русский, – пробубнил долговязый. – Мы проверяли, родители русские. Просто так назвали, там традиция.
– Я русский, – закивал Артур. – Я не азер!
– Ну, если ты не азер, тогда повторяй слова клятвы, – отчеканил я. – Отрекаешься ли ты, сука Артур, от своего корявого «Трискелиона»?
Водила кивнул.
– Не слышу!
– Говори: «Отрекаюсь», – настоятельно посоветовал Андрей, стоя рядом с ножом в руке.
– Отрекаюсь, – повторил водила.
– Готов, сука, археологам земли русской служить свято и преданно?
– Готов.
– Целуй, сука, нож!
– На, целуй, – заторопился долговязый и чуть не испортил всю церемонию.
Артур заколебался, но все же приложился губами к клинку Сучьего ножа, и мы заполучили еще одного.
Он встал с колен, и мы все столпились вокруг боксера, который инстинктивно прижал подбородок к груди.
– Я не буду целовать нож, – буркнул он.
– Да и черт с тобой, – пожал я плечами. – Не хочешь, не целуй. Только как ты будешь дальше со своими товарищами жить? Мы сейчас тебя наедине с ними оставим и посмотрим, что они с тобой сделают, если ты не хочешь нож целовать. Хотя было бы лучше, если бы ты его поцеловал.