«Особенно за последние два пункта», – подумал я, представив на миг реакцию знакомых нумизматов, доведись им узреть экспозицию при усть-марьском Доме офицеров. Надо полагать, поблизости имеется немало охотников заполучить ее, да все знают, что хозяин спуску не даст. Поэтому музей – святое место.
– А что это у вас за одежда? – указал я на толстый рыжий свитер грубой вязки, одиноко лежащий на персональном застекленном стеллаже.
– Это, – с придыханием сообщил Лепяго, – гордость нашего музея, по ценности сравнимая разве что с нумизматическим собранием.
– Свитер? – удивился Вадик.
– Свитер! – Андрей Николаевич торжественно воздел палец. – Он, если хотите знать, самый уникальный экспонат. Местонахождение второго такого же неизвестно, возможно, он не сохранился.
«Он с ума съехал в своем музее», – я сочувственно посмотрел на восторженного директора.
– Че в нем такого? – Слава поближе подошел к витрине. – Он что, золотой?
– Он мамонтовый!
Наши головы синхронно повернулись к свитеру, затем к Лепяго.
– Этот свитер связан из шерсти мамонта, – пояснил директор музея. – Преподнесен в дар Феликсу Романовичу одним авторитетным человеком… можно сказать, в авторитете. Согласно преданию, геологи на одном из островов в Восточно-Сибирском море наткнулись на мамонта в размытом береговом обрыве. Зверь был в великолепной сохранности, он пролежал, не оттаивая, в вечной мерзлоте до того особенно жаркого лета. Геологи нашли его совершенно целым. За день они успели надрать два мешка шерсти. Они торопились, потому что начал задувать ветер. Ночью поднялся шторм. Вы знаете, какие в Восточно-Сибирском бывают шторма? Не знаете? Счастливые люди! В общем, утром мамонта уже не было и куска берега тоже. Все размыло до твердого слоя вечной мерзлоты и унесло в море. Геологи чудом спаслись и привезли мамонтовую шерсть на материк. Из нее отобрали подшерсток, соткали пряжу и связали два свитера и варежки. Опять же по преданию, в мамонтовом свитере и варежках щеголял до самой пенсии начальник партии, а другой свитер он заиграл в карты.
За один вечер мы хапнули северной экзотики столько, что она перестала укладываться в голове. Заметив наше остолбенение, Андрей Николаевич закончил экскурсию.
Мы вернулись в дом и стали готовиться ко сну. Кровать была одна – хозяйская, да еще топчан в комнате. Андрей Николаевич принес с чердака раскладушку и пару толстых одеял, одно из которых постелили на печь:
– Располагайтесь. Желаю доброй ночи, – и удалился в спальню, предоставив нам самим выбирать место по душе.
Мы разместились быстро. Я занял топчан. Слава улегся на раскладушке, а Вадик залез на печь. Любителю экзотики было там самое место.