– Ну, товарищи, – сказал Новгородов, кончив читать, – выбирать мы будем в конце, а сейчас кто желает говорить, выходи сюда.
И покуда оратор карабкался на бочки, Новгородов шепнул мне:
– Ты будешь говорить после него, подготовься, вот материалы, – и сунул мне в руку пачку бумаг.
Я развернул их: это были резолюции бюро Центрального Комитета большевиков. Солдат с трибуны меж тем говорил:
– Почему-то товарищ оратор ничего не коснулся о мире. Почему-то это остается в области вопиющего в пустыне. Господа офицеры из штаба науськивают воевать до победного конца. Наш взвод это обсудил и постановил высказать негодование на их пошлые речи. Если они такие храбрые и самоуверенные в победе, пусть они идут в окопы и заменят нас.
– Ура! – закричали кругом и захлопали.
Солдаты смеялись и добродушно смотрели на офицеров. Толстый полковник из свиты командира корпуса, кряхтя, влез на бочку.
– Прежде всего, православные воины, – крикнул он, – позвольте мне, как старому солдату, поздороваться с вами. Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, ваше высокоблагородие! – дружелюбно гаркнули солдаты.
– Тревога, тревога! – вдруг закричал полковник и ткнул рукой в сторону, и все, действительно встревожившись, глянули в сторону. – С запада идет туча, и она готова опять покрыть тенью родную землю, над которой только что засияло солнце свободы.
Выражение это солдатам понравилось. Они захлопали. Им льстило, что офицер разговаривает с ними возвышенным языком, как с ровней.
– Ни минуты не сомневаюсь, – продолжал полковник и действительно выразил всей своей толстой фигурой полную уверенность, – что, воодушевленные светлым чувством свободы, вы исполните возложенный на вас долг. Великий русский народ дал родине свободу – великая русская армия должна дать ей победу. Сомкнем же ряды, чтобы не впустить в измученную родину палачей и насильников Вильгельма. Не бросим нашу общую мать ему под ноги, да не будет розни между нами! Все за каждого и каждый за всех!
Солдаты захлопали с таким усердием, что мне сделалось страшно: как я буду возражать полковнику?
– Может быть, можно обойтись без меня? – пробормотал я.
– Не валяй дурака, – свирепо шепнул Новгородов, – лезь на бочку!
Но там уже, неизвестно откуда взявшись, стоял плечистый бородач, видимо, ратник, в длинной артиллерийской шинели. Он низко, в манере крестьянских ораторов, поклонился толпе.
– Жарь! Жарь! – поощрительно закричали ему, сплевывая семечки и кое-где усаживаясь на землю.
– Граждане солдаты! – закричал бородач, неожиданно оказавшийся обладателем по-бабьи тонкого голоса. – Назвали нас гражданами, а какие же мы граждане, когда жалованье наше семьдесят пять копеек и сидим мы без табаку!