– Но, Алекс, – встревает мать, – он совершенно протерся.
– И ты споткнешься и сломаешь ногу, – подхватывает папаша.
– С твоим коленом надо быть очень осторожным, – говорит мать, и я чувствую, что еще через мгновение они выбросят ковер в окно, а меня возьмут за руку и отвезут обратно в Нью-арк.
– У меня колено в порядке.
– Очень даже не в порядке, – напоминает мать. – У тебя был гипс во всю ногу, помнишь, как ты ковылял с этой штукой?
– Мне тогда было четырнадцать лет.
– А потом у тебя нога не сгибалась, – поддерживает папаша, – я уж думал, что так и останется на всю жизнь. Помнишь, как я тебя заставлял: сгибай ногу, сгибай ногу. Ты что, хочешь сделаться инвалидом?
– Мы тогда чуть с ума не сошли!
– Опомнись, мама, это было двадцать лет назад! Гипс сняли в сорок седьмом, а сегодня шестьдесят шестой год! – говорю я, и знаете, что она мне отвечает?
– Когда у тебя будут дети, тогда ты почувствуешь, что это значит! Вот тогда ты перестанешь смеяться над нами.
На пятицентовике написано «С нами Бог», а на еврейской монете, то есть на каждом еврейском ребенке, на жопе выбито: «Когда заведешь детей, тогда и узнаешь, каково было твоим родителям».
– Он дожидается, когда мы окажемся в могиле! – тонко иронизирует папаша. – Ему дети неинтересны, ему интересно ходить по насквозь протертому ковру, рискуя упасть и разбить себе голову! Он тут будет лежать в крови, и никто не узнает, что с ним случилось. Ты этого хочешь? Я тебе звоню, а ты не подходишь к телефону, что я должен подумать? Если с тобой, не дай Бог, что-то случится, кто о тебе позаботится, кто поднесет тебе миску супа?
– Мне ни от кого ничего не надо. Я привык сам о себе заботиться, я не из тех, кто боиться жизни, как некоторые! – дерзко заявляю я.
– Посмотрим, помотрим, – укоризненно кивает папаша и вдруг переходит на злобное шипение: – Вот когда ты состаришься, то из тебя быстро вылетит вся эта бравая самостоятельность! – с ненавистью говорит он и отворачивается к окну, продолжая что-то вопить про этот отвратительный город, в котором я живу. Как я понимаю, он требует, чтобы я все бросил и переехал обратно в Ньюарк.
– Алекс! Алекс! – вскрикивает мамаша.
– Мне, мама, тридцать три года! Я, мама, заместитель председателя Комиссии по правам человека! Я, мама, был лучшим в колледже и везде, где только ни учился! Я, мама, работал юристом в палате представителей! Это, мама, Конгресс Соединенных Штатов! Коллеги, мама, относятся ко мне с большим уважением! Я не работаю на Уолл-стрит только потому, что я не хочу там работать, мама. Сегодня я занимаюсь проблемой дискриминации на рынке недвижимости Нью-Йорка! Расовой, мама, дискриминации! Я намерен вывести на чистую воду профсоюз металлистов, мама! Вот чем твой сын ежедневно занимается! Помнишь скандал с телевикториной, кто, по-твоему, их разоблачил?