– А ты как думал? – не без гордости за свое ремесло глянул на него бригадир взрывников.
Когда взрывные работы были завершены, люди собрались в машине секретаря парторганизации.
– Слышь, Прохор Силантьич, – произнес Соленый, протягивая бригадиру жестяную кружку с обжигающим чаем, в который не забыли плеснуть медицинского спирта. – А до хрена ли у тебя того динамиту?
– И до хрена, и выше, – был ответ.
– Вот я и думаю: мне тожь нужон, – проговорил Соленый.
– Табе на штой?
– А хучьбарыбеху по осени глушить на Бурее!
– Вот по осени и приходь, – хитро прищурился прижимистый взрывник. – Тама поглядим-тить.
– Ну уморил! – развел руки Соленый. – Ты до осени и про уговор-то забудешь напрочь. Нет уж, давай так: коли не жалко, отвесь чуток. А коли жаба душить – ешь его сам с солью! – последнюю фразу Соленый произнес, как бы немного обидевшись.
Мужику стало неловко. Он поерзал-поерзал на кожаной седушке «газика» да и сдался.
– Лады! Черт с тобой! Забирай сабе все, что сягодняй осталося!
– Эк расщедрился! – удивился даже Устимыч.
– А чавой? Хорошему человеку – ни в жисть не жалко!
Забрал тогда Соленый приличное количество динамита и припрятал его в укромном месте – том самом, где много лет назад убил несчастного промысловика. Там же оставался на хранении принесенный с зоны автомат Калашникова – в целости и сохранности, тщательно смазанный и обернутый добротной рогожей. Патроны к нему были обложены промасленной бумагой…
* * *
Узнав от секретаря Чегдомынского райкома, что в четверг, то бишь через два дня, ожидается прибытие инкассаторов с зарплатой и премиальными для работников шахтоуправления, Соленый принялся активно готовиться к встрече «дорогих» гостей.
– Далеко собрался, Платон? – спросил его Федор Устимович, когда он садился за руль своего «газика» и хотел было уже рвануть на всех парах от избы сельсовета.
– Недалече, – как мог беззаботно ответил Соленый. – К Лиственному прокачусь.
В поселок Лиственный, расположенный в получасе езды от Ургала, бывший бригадир лесопилки и нынешний секретарь парторганизации наведывался частенько за парным молоком – «подлечить кишки». И потому Устимыч ничуть не удивился.
– А-а! Ну валяй с Богом. Тока к темну поспей, повечеряем вместе. Табя жонка моя звала сягодняй.
– Непременно буду! – с улыбкой ответил Соленый, соглашаясь на званый ужин в доме хлебосольного Федора Устимыча.
А через час с небольшим он уже подруливал к той самой мари, на которую случайно вышел впервые весной тысяча девятьсот шестьдесят пятого года.
К самой избушке приближаться не стал, чтобы не оставлять на мягком мху следы протекторов. Оставил машину в стороне, среди деревьев, и шел еще пешком минут пятнадцать.