Река в месте, где глупое двуногое нашло свою смерть, в течении нескольких дней жила особенной, непривычной для этих мест, жизнью. Активное кипение и бурление жизни не прекращалось даже ночью. И когда кто-нибудь из пирующей компании отваливал от туши, не в силах запихнуть в себя даже крохотный кусочек, его место тотчас же занимал кто-нибудь из опоздавших к началу пиршества. Вновь прибывший активно включался во всеобщее шевеление, с удвоенной скоростью работая клешнями, дабы наверстать упущенное.
В таком бешеном темпе проходило несколько дней, а затем все заканчивалось. Медленно и нехотя, изрядно отяжелевшие, покидали раки место многодневного пиршества, оставляя после себя начисто обглоданный скелет, блистающий на дне, отражающий падающие с небес в солнечный и погожий летний день, солнечные лучи. Раки убирались прочь с тем, чтобы после праздника жизни, случающегося, увы, не чаще одного двух раз в год, приступить к ежедневной рутине, состоящей из бесконечных поисков добычи, с неизмеримо более скромным результатом.
Сделав свое дело, раки расползались в разные стороны по речному дну, оставляя после себя отливающий блеском человеческий скелет, на котором щуку так и подмывало сделать своими зубами, сохранившими остроту и прочность, не смотря на столь почтенный возраст, поминальную надпись, - «Так проходит мирская слава». Но щука была слишком воспитанной для того, чтобы прикоснуться к скелету и осквернить его, пусть даже он принадлежал человеку, злейшему врагу всего живого, что обитает в реке.
Как жаль, что ее любимый ученик, золотистый здоровяк и увалень карп, ни разу не увидел памятника работы подводных могильщиков. Быть может, это подбодрило бы его в последний миг жизни. Да, двуногие сильны и коварны, и истребляют немереное количество речного народца. То ли из-за вечно терзающего их голода, то ли из-за злобной прихоти извращенного мозга, одуревшего от избытка кислорода на поверхности. Но пусть знают и они, иногда и у жителей глубин случается праздник, пусть и не так часто, как того хотелось бы.
Такие мысли крутились в голове старой, покрытой мхом двухметровой щуки, пока она плыла к излюбленному лежбищу за корягой, где привыкла коротать время, где было так приятно и вольготно проводить дни и ночи, когда так хотелось спать. А спать ей хотелось все больше день ото дня. Слишком много лет пронеслось с тех пор, как она, будучи резвым и игривым щуренком, подобно торпеде, стремительной и точной, гоняла на отмели мальков, делала первые робкие попытки напасть на рыбу и покрупнее. Но все это было так давно, что трудно себе представить. Тогда она вообще не нуждалась во сне, молодое и сильное тело требовало движения, переполняющие ее силы, толкали ее только вперед.