– Ты все не так поняла.
Она зашептала скороговоркой, словно не слышала его:
– А газетчик… подумаешь, газетчик! Что он может, кроме как осрамиться? Ведь такие вещи просто так не печатают – поди докажи. А доказать ему ровным счетом нечем. Главное – не давайте ему повода. С Сэмом я сама разберусь. Пусть не лезет не в свое дело.
Феликс покачал головой.
– Мэгги, что-то я тебя не пойму. Зачем ты ходила ко мне в лабораторию, читала дневник? Зачем ты пришла сейчас?
Она шагнула навстречу. В ее глазах блеснули слезы. «Если еще одна женщина решит при мне расплакаться – сойду с ума»,– подумал Феликс.
– Я – та, кого вы ищете.
– Что?
– Позвольте мне. Я не струшу.
Феликс застыл с раскрытым ртом, воззрившись на Мэгги так, словно видел ее впервые. «Кожа очень темная,– отметил он про себя,– цвета жженой сиены, короткие волосы. Черты лица довольно заурядные, по крайней мере по европейским канонам. Фигура типичная для африканки – сухощавые руки, тонкие икры, широкие бедра и приличные ягодицы» . Единственное, что обращало на себя внимание, были ее карие глаза, в которых светилась мольба.
– Если я чем-то и дал повод так думать, это еще не значит…– начал было н, но ее взгляд заставил его умолкнуть.
Она читала дневник, а значит, раскусит любую ложь. Когда Мэгги скрестила руки на груди, он спросил себя, сколько ей лет, и тут же отмел нелепую мысль.
– Вы думаете, Бог тупой или вроде того? – продолжила она, судорожно глотая воздух.– Думаете, у Него не хватило ума, раз Он позволил мне влезть в это, зная, какая я?
Феликс покосился на дверь, мечтая чудесным образом оказаться по ту сторону, однако пути к отступлению не было.
– Ну и кого же я ищу, Мэгги?
– Меня.
Он сжал пальцами подбородок и закрыл глаза.
– Я вам нужна, потому что мне плевать, что будет дальше. Плевать, если вы напортачите и заразите меня чем-нибудь. Плевать, что будут о нас говорить. Я подпишу любые бумажки, какие вы мне…
– Прекрати! Прекрати немедленно!
– Почему? Потому, что я черная?
Мэгги подошла к столу и взяла один из его дневников. Все его записи, открытия, дикие предположения лежали в этом столе. Самые смелые мечты и сокровенные страхи – год за годом, страница за страницей. Если она читала их, ей должно быть известно то, чего не знала даже Франческа.
– « Внешность матери практически не имеет значения ». Вы написали это сами, собственной рукой.
Из ее глаз хлынули слезы, и Феликс расчувствовался. Перед ним была женщина, молящая о ребенке,– в точности как Аделина вчерашней ночью.
– Никто не обидится, если у него будут такие же негодные волосы, как у меня. Если главное для него – здоровье, материнская любовь, забота и сознательность,– у меня они есть, доктор Росси.