– Не знаю… – уклончиво и грубо ответил Мишка, не привыкший к такому свободному обращению – сам Тарас Ермилыч смиренно ждал в передней, пока он ходил наверх с докладом, а этот всегда ворвется, как оглашенный.
Когда Смагин, оглянув себя в зеркало, хотел подниматься по лестнице, Мишка сделал слабую попытку загородить ему дорогу, но был оттолкнут железной рукой с такой силой, что едва удержался на ногах.
– Без докладу нельзя… – бормотал обескураженный Мишка.
Барин даже не оглянулся, а только, встретив на верхней площадке почтительно вытянувшуюся Мотьку, проговорил:
– Это что у вас за чучело гороховое стоит в передней? Генерал дома?
– Пожалуйте…
– А Енафа Аркадьевна?
– Они у себя в будуваре…
Мотька любовно поглядела оторопелыми глазами на красавца барина и опрометью бросилась с докладом в кабинет к генералу. Смагину пришлось подождать в большой гостиной не больше минуты, как тяжелая дверь генеральского кабинета распахнулась, и Мотька безмолвным жестом пригласила гостя пожаловать. В отворенную половину уже виднелась фигура генерала, сидевшего у письменного стола, – он был, как всегда, в полной военной форме. Большая генеральская голова, остриженная под гребенку, отливала серебром. Загорелое лицо было изрыто настоящими генеральскими морщинами. В кабинете стоял посредине большой письменный стол, заваленный бумагами, несколько кресел красного дерева, турецкий диван, обтянутый красным сафьяном, два шкафа с книгами, третий шкаф с минералами – и только. Над турецким диваном на стене развешено было в живописном беспорядке разное оружие, а в простенке между окнами портрет государя Николая Павловича во весь рост.
– Ваше превосходительство, я боюсь, что помешал вашим занятиям… – почтительно проговорил Смагин, делая глубокий поклон.
– А, это ты, братец, – фамильярно ответил старик, не поднимаясь с места и по-генеральски протягивая два пальца. – А когда я бываю не занят? Я всегда занят, братец… Дохнуть некогда, потому что я один за всех должен отвечать, а положиться ни на кого нельзя.
– Все удивляются вашей энергии, ваше превосходительство… Город сделался неузнаваемым: чистота, порядок, благоустройство и общая благодарность.
– Благодарность?..
– Точно так, ваше превосходительство…
– Но ведь я, братец, строг, а это не всем нравится…
– Главное, вы справедливы…
– О, я справедлив! – милостиво согласился грозный старик, взятый на абордаж самой дешевенькой лестью. – Да ты, братец, садись… Ну, что у вас там нового? Очень уж что-то развеселились.
– Тарас Ермилыч просил засвидетельствовать вам свое глубокое почтение. Ведь они молятся на вас, ваше превосходительство!