– А ваша сестра Иозефа, которая пела в «Волшебной флейте»?
– Тоже умерла.
– Вы получили от Сальери роль?
– Нет. И Кавальери тоже. Они вскоре расстались.
– И вы никогда больше не вспоминали о том ужине?
– Напротив, много раз. Но я никак не связывала его со смертью Моцарта. Когда Вольфганг был гостем Сальери, Констанца лечилась в Бадене, Софи в то время лишь изредка его навещала, а я вообще мало виделась с сестрами.
Никто не хотел ворошить прошлого, опасаясь поставить себя под угрозу, подумал Джэсон.
В последние годы мысль о том, что она отвергла Моцарта, постоянно терзала Алоизию, не давала ей покоя. Слава его все росла, а ее мучения все увеличивались. А теперь его имя сделалось бессмертным. Его будут помнить, пока на земле есть жизнь.
– Чего я добилась? – с горечью призналась она. – Старая, всеми забытая певица, даже газеты, где писали обо мне, и те истлели от времени. Муж меня покинул, я уже давно не видала ни от кого ласки, зарабатываю на хлеб уроками музыки, учу бесталанных детей, родители которых хотят похвастаться своими отпрысками. Женщина, которая не стала женой Вольфганга Амадея Моцарта. Теперь я завишу от милости сестры, которую не люблю и которая мне платит тем же, но из-за людской молвы боится вышвырнуть меня на улицу. Только это ее и останавливает. Все, что я рассказала вам о Сальери и Кавальери, сущая правда.
– Я вам верю.
– Мы еще увидимся, госпожа Ланге?
– К чему? Не дай бог, Констанца проведает о нашем разговоре, она мне никогда этого не простит. Если я и сказала Сальери что-то лишнее, то без злого умысла. – И с этими словами Алоизия ушла.
Алоизия во многом подтвердила подозрения Джэсона, и все же в цепи доказательств по-прежнему недоставало многих важных звеньев. Он долго обдумывал рассказ Алоизии и взвешивал, чему можно верить, а чему нельзя. За обедом он сидел с отсутствующим видом, обмениваясь с Деборой малозначащими замечаниями. Вошел Ганс и объявил:
– Господин Рааб сказал, что, по всем признакам, погода ухудшается, вот-вот пойдет снег, а после метели дорога до Вены станет непроезжей. Когда вы собираетесь возвращаться в Вену, господин Отис? Через неделю-две?
Джэсон резко поднял голову:
– Какое тебе до этого дело?
– Но ведь срок наших бумаг кончается в декабре? Они могут начать преследовать и меня. Или даже арестовать.
– Не беспокойся, это моя забота.
– Но, господин Отис, путешествовать по таким дорогам зимой небезопасно. Мы и до Зальцбурга-то с трудом добрались.
– Тогда бери расчет, а мы найдем себе другого кучера, – отрезал Джэсон.
Такой оборот дела испугал Ганса больше, нежели перспектива опасного зимнего пути.