Дальнейшее выпало у Димы из памяти, только рокот прибоя, визг ветра и рука старшего брата, то тянущая, то толкающая к поверхности. Потом они неожиданно очутились на гальке. Волны тяжело ухали за спиной, откатывались, шипя, поднимались, заворачиваясь, и снова лупили в берег так неистово, словно возненавидели сушу. Брат что-то крикнул, но Дима ничего не расслышал. В ушах перекатывалась вода, да и в желудке тоже. Он успел нахлебаться. Дима хотел подняться, и упал на правую руку. В следующее мгновение его буквально вывернуло наизнанку.
– Витька где?! – прямо в ухо завопил брат.
– Там, – Димка повалился ничком, махнув назад, туда, где гремело и бушевало море.
– Ползти можешь?
– Попробую, – промямлил Дима. Крупные капли дождя бомбардировали спину, но он почти ничего не чувствовал.
– Дуй наверх, к кустам! – приказал брат, и это были его последние слова.
Шлепнув Димку по заднице, очевидно, чтобы придать ускорение, старший брат побежал навстречу прибою. Димка даже его шагов не услышал. Уж очень ревел ураган. Брат прыгнул в море, выбрав интервал между двумя волнами, вынырнул метрах в десяти от берега и поплыл, размашисто работая руками. Димка поднялся на четвереньки и, как было велено, пополз к деревьям, подальше от разгулявшейся стихии. Кто-то подал ему руку, кто-то взывал о помощи, требуя спустить на воду лодку со спасателями. Но, не было ни спасателей, ни лодки. Впрочем, а что они могли сделать? Кто-то еще видел среди волн две головы, кто-то уже не видел ни одной. Это было как со стаканом, падающим на пол у всех на виду. Он еще есть, короткое мгновение, он еще не брызнул осколками…
– Прости, брат, – всхлипнул сквозь дрему Забинтованный, – лучше бы я за тобой поплыл. Лучше бы море нас обоих забрало…
Брызнула осколками Димина жизнь.
Последовавшие затем события стали прокручиваться, как бобина с пленкой в старом кинопроекторе. Отчуждение отца, который молчал, но не мог простить. Истошные вопли матери Витьки, чье изувеченное волнами тело море отдало, наигравшись, на третьи сутки, прибив к камням мыса Меганом, под старой Генуэзской крепостью. Брат же исчез бесследно. Лютый шторм, разыгравшийся в последних числах июля 73-го года, забрал его навсегда.
– Лучше бы мне… – сквозь сон пробормотал Забинтованный. Из глаз текли слезы, не пьяные, скорее похмельные. – Лучше бы…
– А ну, сюда! – заревел искаженный яростью мужской голос, в нем не было ничего человеческого. Завизжала женщина:
– Не надо!
Забинтованный встрепенулся, не понимая, где находится. Крики летели издалека. Он открыл глаза.