— Знает ли господин Паасонен, что я больше не служу в российской полиции?
— Да, он проинформирован. И очень сожалеет, если увольнение было каким-то образом связано с той историей.
Виноградов хмыкнул:
— Переведите, что нет худа без добра — это у нас такая поговорка… Или пословица? Я всегда путаю.
Ему захотелось еще кое-что добавить, но он сдержался — не время, да и не место.
— Все в порядке!
— Можем ехать уже?
— Да, разумеется. Почему бы нет?
Неразговорчивый охранник господина Паасонена расчистил взглядом пространство до выхода к автомобильной стоянке, и все четверо двинулись к поджидающей их полицейской машине…
Виноградову уже как-то пришлось пить кофе в этом непритязательном здании на Фредрикинкату.
— Теперь направо!
— Спасибо. Я помню.
Даже кабинет на втором этаже оказался тот же: большое окно, стены из светлого пластика, полки с папками и справочниками.
Недорогая мебель. Компьютер. Мясистый цветок в старомодной кадушке…
И опять при беседе Владимира Александровича с господином Паасоненом присутствовал некто третий — только на этот раз вместо переводчика в углу расположился представитель эстонской спецслужбы.
Собственно, именно после той давней встречи жизнь и карьера капитана Виноградова стали похожи на перехваченный неожиданным утренним гололедом автомобиль. Его то швыряло к обочине жизненной трассы, то выносило на встречную полосу, то, развернув поперек движения, волокло вообще неизвестно куда — в темноту. Скорость давно уже была значительно выше допустимой. Впрочем, пока все ограничивалось ушибами, мелкими вмятинами и яростным скрипом покрышек — но мастерство или особое хладнокровие водителя были тут вовсе ни при чем. Владимир Александрович понимал, что избегать столкновения или смертельного заноса в кювет ему удается только чудом.
Конечно, все началось значительно раньше, а не в тот день, когда на глазах милицейского капитана Виноградова пристрелили продажного журналиста Осю Гутмана. К тому времени за плечами Владимира Александровича был уже десятилетний опыт агентурно-оперативной работы, «горячие точки» ближнего зарубежья, первые заработки «на стороне» и главное — граничащая с уверенностью, оплаченная своей и чужой кровью, догадка о том, что за спинами оперов и бандитов «большие фуражки» давно уже снюхались с лидерами преступного мира.
Журналист Гутман, по мнению знавших его людей, был человеком убогим и не то, чтобы продажным, но — общедоступным, как шариковая ручка за стойкой сберкассы. Его использовали все, кому не лень, не церемонясь и не расстраиваясь особо, если кончалась паста.