Принцепс что-то писал, сидя за столом. Когда я вошел, он приветственно мотнул головой, не отрывая глаз от карточки.
– Счастья и удачи! – вежливо произнес я.
– Всем нам, – отозвался Принцепс, продолжая писать.
Я отошел к окну, откуда открывался вид на город. Уже темнело, и сползшие с гор облака висели совсем низко, но я хорошо видел широкую полосу Разделителя и красиво освещенную часть Административного центра. Стоя между двумя вазами с пряным вертуми, я смотрел на последних служащих, торопящихся поскорее окунуться в уютное тепло маленьких семейных проблем, и думал о том, что здесь, в этом маленьком городе у черта на рогах, мне, видимо, и придется в недалеком будущем сложить свои изломанные косточки. Это была моя последняя гавань. И даже не гавань, а так – старый, заброшенный док, болтающийся в тени безатмосферного спутника. Док, в котором десятилетиями висят списанные и забытые корабли. Я стал здесь на вечную стоянку. Теперь мне предстояло его полюбить.
К действительности меня вернул голос Принцепса. Он сидел, зажав между пальцами обернутую салфеткой палочку чернильного дерева, и смотрел на меня сквозь уставляющие стол статуэтки в ожидании ответа.
– Прошу прощения, – сказал я. – Здесь так красиво…
– Между Навью и Явью призрачная граница, – иронично заметил Принцепс.
– Но грезить наяву умеет не каждый, – ответил я строкой из обращения к оракулу.
– Стоит ли расстраиваться, – сказал Принцепс. – Натертые уши любому помогут в его путешествии.
Я едва сумел удержать готовое исказиться лицо. Даже если за мной следили, я не совершил ничего противозаконного, посетив втиральню.
– Драконы живут в разных пещерах, – философски заметил я, выдавливая вежливую улыбку. – Сейчас не время грезить, у нас хватает работы.
– Да, – сказал Принцепс. – Именно так! Именно так… – повторил он задумчиво, барабаня пальцами по столешнице. Потом он повернулся ко мне. – Но не все получается, – сказал он со вздохом и, резко отодвинув кресло, так, что оно стукнулось о шар с драконом, вылез из-за стола. – …естественно, возросла рождаемость, – говорил он, прохаживаясь по кабинету между скульптурами и тотемами и резко жестикулируя правой рукой. – Тогда мы увеличили производство стимуляторов для зерновых. Но тут же попер сорняк, чего не было при опытной проработке. Теперь люди едут в село. Хорошо хоть большинство понимает проблемы государства. После войны многие изменились. Теперь никого не приходится подгонять или просить. Народ полон энтузиазма, все хотят строить. То, что делалось раньше за год, теперь делается за три месяца. Но в городе из-за оттока в деревню останавливаются производства. Пока, правда, вспомогательные.