Сергей тяжко вздохнул, пожал плечами и принял на грудь штрафные сто пятьдесят. Крякнул, но, блюдя приличия, закусывать не стал. Василий Иванович убрал Ковалевские пузыри в холодильник и сел напротив,
– Что, брат, укатали сивку крутые горки? – уже тише спросил он, глядя в лицо старлея и разливая при этом еще по одной.
– Укатали, – признался Сергей, принимая стакан. – Вот бы с этой сраной сектой разобраться…
– Ша, – поднял ладонь Иваныч, – сейчас – гудим; работа – после.
Брусничка прошла легким огнем по пищеводу.
– Жениться не надумал? – хитро спросил Василий Иванович.
Ковалев мотнул головой.
– На ком? Идиотка мне и самому не нужна, а умная за нищего мента не пойдет.
– Экий ты шустрый, – усмехнулся Иваныч. – Есть женщины в русских селениях…
– Опять сватать начнете, – проворчал Сергей. – Лучше налить.
– А что, – снова прогудел Иваныч, приобретая нормальный тон, – налить – дело нужное, но ты от разговора не увиливай. Сватать, брат, дело хорошее и необходимое. А то ты захолостякуешь до моих лет.
– Так вы же не женились, – встрял Ковалев.
– Э, Серый, с меня пример не бери! Я ведь, брат, еще довоенного розлива. Меня ж финн в сорок первом так по башке шарахнул, что до сих пор не оклемался. Так вот, брат.
– Сколько ж вам тогда было?
– Ну, Серый, не строй из себя барышню или дебила. Сам знаешь, что мне сейчас шестьдесят четыре. Значит, в сорок первом мне было семь. Вполне сознательный возраст, а? Я ж тогда в Выборге жил, отец пограничил. А потом – эвакуироваться не успели, Виипури, финны. В лагерь нас не загнали, не гансы, и за то спасибо. А вот унижений нахлебались досыта. Когда наши пришли, мы с матерью уже не в Выборге жили, а в деревушке, финского названия не помню, сейчас называется Глебычево. Батрачили на финна, Пекконен его фамилия была. Добрый был, то ветчинки с душком подбросит, то хлеба подплесневелого. Короче, не давал с голоду сдохнуть. Так когда наши пришли весной сорок четвертого, я ему вилами в пузо. За доброту и ласку. Одиннадцать мне тогда было,
Иваныч напузырял еще по стакану, и мужчины махнули. Хмель не брал. Обоих переполняла злость – старая, всколыхнутая со дна, и молодая, азартная.
– Что, Василь Иваныч, точишь на финна нож? – как бы в шутку спросил Ковалев.
Иваныч вскинулся.
– Да ты что?! – изумился он. – То ж когда и с кем было? Иные времена и нравы. Нож у меня есть на кого точить и без этих старых воспоминаний. Секта эта сраная еще.
Ковалев насторожил уши. Работа, как бы от нее ни бегали все равно настигала в самый неподходящий момент.
– Так чем же она вам не угодила?