Полковник молчал.
— Еще два слова, — продолжал Аввакум. — Разрешите? Возникает вопрос: почему эпизоотия не затухает, а неудержимо разрастается? Ведь еще девять дней назад Центр отправил вакцину для предохранительных прививок. Похоже на то, что она не действует, не создает иммунитета. Вакцина негодная. Уверен, что и из Смоляна пишут: вакцина негодная.
Полковник кивнул головой.
Аввакум закурил новую сигарету и умолк, машинально барабаня пальцами по подлокотнику. Огоньки, горевшие у него в глазах, пока он говорил, померкли, но на лице еще ощущался отсвет. Оно напоминало строгий фасад дома, окна которого затенены мягкими, светлыми, но непроницаемыми шторами.
Полковник сидел недвижно, словно был еще во власти только что прослушанной великолепной симфонии. В его взгляде, устремленном на собеседника, в наклоне головы, в неподвижно сомкнутых на столе руках читались удивление и восторг.
— Товарищ полковник, — нарушил молчание Аввакум. — Вы экстренно вызвали меня, значит, время не терпит. Я в вашем распоряжении. — Аввакум взглянул на своего начальника, и по его тонким губам пробежала еле заметная улыбка. — Вы по собственному опыту знаете, сколь роковыми могут оказаться даже несколько упущенных минут. Генерал Груши опоздал на полчаса, и Наполеон проиграл сражение при Ватерлоо!
Полковник рассмеялся.
Он не стал вдаваться в обычные сухие протокольные напутствия, подошел к Аввакуму и, положив ему руку на плечо, попросту спросил:
— С этого ты и начнешь? С загадки вакцины?
В этом вопросе было все: приказ действовать и постановка предстоящей оперативной задачи.
Аввакум поднялся и взглянул на часы. Стрелки показывали ровно одиннадцать.
Склады Центрального управления по борьбе с эпизоотиями находились в четверти часа ходьбы от министерства земледелия. Аввакум вызвал машину, уселся поудобнее на заднем сиденье и закрыл глаза.
Ему было нетрудно преодолеть инерцию сидячей жизни, потому что работа археолога-реставратора — тоже своего рода детективный сыск. По признакам частного, по отдельным частям предмета он восстанавливал картину целого — точную форму предмета. Изучая причудливые узоры и линии излома терракотовых черепков, он угадывал точные контуры античного сосуда и расположение обломков. Тот же самый индуктивный метод исследования он применял и в своей работе контрразведчика. Причем, разумеется, в обоих случаях он исходил из обширного и глубокого знания дела.
Сознавал ли Аввакум внутреннее единство обоих видов своей разносторонней деятельности? Он не любил говорить о себе, а тем более слушать, когда другие говорили о нем.. Лишь однажды, в споре с не в меру самонадеянными молодыми художниками, он обронил фразу: «Я служу прекрасному больше, чем все вы, вместе взятые!» Возможно, что избыток ракии на столе способствовал этому единственному в его жизни признанию. Я очень близко знаю Аввакума, но до сих пор не могу сказать, что именно он имел тогда в виду, говоря о служении прекрасному, — свой труд искусного реставратора или же секретную работу в контрразведке?