– Вовремя смылись, – заметил Тодд.
– В других местах было не лучше. Рим… Гавана… Мехико… Только здесь я выкинул все это из головы. Хожу в кино. Решаю шарады. По вечерам читаю романы, все больше дрянные, или смотрю телевизор. И тяну виски, пока не начинает клонить в сон. Ничего такого мне больше не снится. Если ловлю на себе чей-то взгляд на рынке, в библиотеке, у табачного киоска, – то только потому, что я кому-то напомнил его дедушку… или старого учителя… или бывшего соседа. А то, что было в Патэне, это было не со мной. С другим человеком.
– Вот и отлично! – подытожил Тодд. – Про все про это вы мне и расскажете.
– Ты, мальчик, не понял. Я не хочу об этом говорить.
– Никуда не денетесь. Иначе все узнают, кто вы такой.
Дюссандер, без кровинки в лице, внимательно посмотрел на Тодда.
– Я чувствовал, – произнес он после паузы, – я чувствовал, что кончится вымогательством.
Август 1974 Они сидели на заднем крыльце под безоблачным дружелюбным небом: Тодд в футболке, джинсах и кедах, Дюссандер – в заношенной рубахе и мешковатых брюках на подтяжках. Ну и видочек, мысленно скривился Тодд, можно подумать, что все это ему пришло в посылочке от Армии спасения. Надо будет что-нибудь придумать. Таким тряпьем можно испортить все удовольствие.
Они закусывали сандвичами «Биг Мак», доставая их из корзинки; не зря Тодд накручивал педали – сандвичи были теплые. Тодд потягивал через соломинку тонизирующий напиток. Дюссандер пил свое виски.
Его голос шелестел, как газета, прерывался, набирал силу и тут же слабел, делался почти неслышным. Его выцветшим глазам с красными прожилками никак не удавалось остановиться на одной точке. Со стороны могло показаться, что на крыльце сидят дед и внук.
– Вот все, что я помню, – закончил Дюссандер и откусил от сандвича добрую треть. По подбородку потек соус.
– А если подумать? – мягко спросил Тодд.
Дюссандер изрядно отхлебнул.
– Пижамы были бумажные, – процедил он. – Когда заключенный умирал, его одежда переходила к другому. Иногда одну пижаму снашивали до сорока заключенных. Я удостоился лестной оценки за бережливое отношение к имуществу.
– От Глюкса?
– От Гиммлера.
– Постойте-ка, в Патэне была швейная фабрика, вы говорили неделю назад. Почему же там не шили пижамы? Заключенные могли сами шить их.
– Фабрика в Патэне выпускала обмундирование для немецких солдат. И вообще мы… – Дюссандер осекся, но усилием воли заставил себя закончить. – В нашу задачу не входило укреплять здоровье заключенных. Может быть, на сегодня хватит? Пожалуйста. У меня болит горло.
– Вы слишком много курите, – заметил ему Тодд. – Расскажите еще немного про одежду.