– Его Светлость желает видеть тебя. – Поколебавшись, он все же добавил: – Поторопись, господин барон в гневе.
– В гневе? – Адоня постаралась подавить вздох. – В таком случае хуже уже не будет, если я приду на несколько минут позже. И с Его Светлостью ничего не случится.
Это было сказано так непочтительно, что Консэль оцепенел. Чтобы смягчить впечатление от своих слов, Адоня пояснила:
– До встречи с ним мне очень важно побеседовать с тобой. Вернее, для твоего господина важно. Не сердись, Консэль, – она обезоруживающе улыбнулась в ответ на осуждающий взгляд, – это займет немного времени. Потом – немедленно к господину барону. Ты голоден? Раздели со мной завтрак.
– Я сыт, – сухо проговорил Консэль, стоя перед ней с опущенным подносом.
Адоня задумчиво посмотрела на него.
– Послушай меня, добрый и преданный друг барона Яссона…
– Только слуга Его…
Властным жестом Адоня прервала старика.
– Я знаю, что говорю. Ты – единственный здесь, перед кем я могу не претворяться, придется и тебя отбросить все эти протокольные церемонии. Человек, который тебе очень дорог, в большой опасности. Мне он дорог тоже. Мы можем его потерять, но я буду бороться за него, чего бы мне это не стоило. Если захочешь помочь, – а ты можешь – мне будет легче.
Старик смотрел молча, и недоверие в его глазах смешалось с усилием понять что-то.
– Не жди, что я отвечу на все твои вопросы, для этого нет ни возможности, ни времени. Ты должен поверить мне. Хотя, разумеется, слепого доверия я не жду, поэтому послушай и сделай выбор. Дважды об одном я говорить не стану, но если ты не со мной, значит я одна. Яссон Гондвик во власти темного человека. Сила того негодяя такова, что под гнетом его все вы, кто наиболее близок барону. Не по положению близок, – по душе. Эту маску бесстрастного сухаря не ты на себя надел – ее приклеили к твоему лицу. Сделай усилие и освободись. Меня она не вводит в заблуждение, я вижу твое истинное лицо. Я могла бы много рассказать о тебе и удивить, и заставить поверить мне. Но покупать твое доверие этим – слишком дешево. Просто прислушайся к своему сердцу и поступай в согласии с ним, не смотри на меня сквозь прорези чуждой тебе личины, тебе в ней плохо, неуютно, так сбрось ее. Стань мне другом, добрый Консэль, а если не другом, так хоть союзником. Мне нужно это, потому что нет другого человека, столь же преданного барону Яссону, как ты.
И, будто в самом деле сползала личина со старика. Холодная сдержанность сменилась растерянностью, потом задумчивым вниманием, наконец, он виновато проговорил: