– Ах, милушка, какие ты слова говоришь!.. – журила игуменья. – Бог терпеть велел, а ты вот што говоришь-то…
– Было бы для кого терпеть, матушка. Извел он меня, всю душеньку вынул…
Густомесов был для обители находкой, как милостивец и кормилец, и, кроме того, он обещал после смерти оставить скиту половину своего состояния; поэтому честная мать Анфуса употребляла все усилия, чтобы уговорить Агнию и вообще помирить мужа с женой. Было старухе своих скитских дел по горло, а тут еще приходилось идти к Якову Трофимычу и уговаривать его.
– Вот што, милостивец, – говорила игуменья Густомесову, – оставь ты Агнию, не тревожь… Раздоры-то ваши всю обитель смущают. Неподобного требуешь… Забыл, что в обители живешь.
– Задушу я ее, змею! – кричал слепой муж. – Своими руками задушу и отвечать никому не буду…
– Перестань грешить, Яков Трофимыч…
– Я знаю, о ком она думает… Молчит, а сама все о нем думает, о Капитошке. Я-то ведь знаю, все знаю… Извела она меня своим молчанием.
– А ты стерпи… Успокоится баба, – ну, и пойдет все по-старому. Тебя и то бог убил, а ты мирские мысли все думаешь. Будет, погрешил, когда на миру жил… И мне не подобает слушать твои пакостные речи, не для этого обитель ставилась.
Эти строгие внушения сразу смиряли бушевавшего слепца. Он садился к столу, закрывал лицо руками и начинал плакать.
– Грехи надо замаливать, а не о жене думать, – наставительно говорила игуменья.
– Ох, знаю, честная мать… Без тебя знаю!.. Только вот силы не хватает на смирение… Чувствую я, што она тут, Агния, ну и того… Красивая она, молодая, а я грешный человек…
– Тьфу!.. Слушать-то тебя муторно… Ужо вот на поклоны поставлю, тогда узнаешь, как такие слова говорить. Какой на мне чин-то, греховодник?
– Да ведь жена она мне, значит, вся моя, и греха тут нет…
– Тогда выезжай из обители… Все тут разговоры с тобой.
Честная мать знала, что Яков Трофимыч не выедет из скита, – где он найдет такой крепкий досмотр за женой? – и пускала это средство, как самое решительное. Затем ей опять приходилось уговаривать Агнию и вести ее к мужу.
– Ты у меня смотри… – грозила смиренному слепцу старуха. – Чуть што, так я и лестовкой тебя поначалю. Найдем управу… Агния, а ты слушайся мужа. Что бог дал, тем и владай…
Агния молчала, зная, что все пойдет по-старому. Сначала муж будет приставать с жалобными словами, а потом рассвирепеет. Она предпочитала последнее: пусть лучше убьет разом.
Какие ужасные ночи она проводила в своем заточении… и все думала о нем, о Капитоне Титыче. Пробовала отмаливать это наваждение, но и молитва не спасала – не было в ней настоящей молитвы. «Приворожил он меня, присушил», – с тоской думала Агния и приходила в ужас от собственного бессилия. Ничего не могла она с собою сделать и опять начинала думать о сердитых и ласковых глазах Капитона Титыча.