Мурзенко. Моя говорила фельдмаршалу: провожатая моя была хорош; его не слушала.
Карпов. С того времени не видал ли ты этого проводника?
Мурзенко. Просила моя Юрий Степанович отыскать его; не сыскала моя.
Лима. Да, я забыл вам сказать, что спаситель наш остановил последнего офицера в ариергарде и, отдавая ему кошелек с деньгами, брошенный мною, сказал худым русским языком: «Полковник потерял деньги; отдай их ему. С богом!» С этими словами он исчез.
Кропотов. Чудесный человек! По крайней мере, узнаешь ли ты его в лицо, если с ним встретишься?
Лима. Вряд, помню только, что он не стар, черноволос, с глазами пламенными, как наш юг.
Мурзенко. Моя увидать его, тотчас узнать.
Князь Вадбольский. Кабы отыскался он, не пожалел бы разменяться с ним по-братски крестом, подаренным мне бабушкою… те, те, те! я забыл ведь, что он немец и креста не носит. Ну, просто назвал бы я его другом и братом. Да куда ж он, чудак, девался? и что за неволя была ему таскаться по снегу в такую метелицу. Что за охота пришла немцу помогать русским?.. Тьфу, пропасть! Чем более ломаю себе голову над этим чудаком, тем более в голове путаницы. (Творит крестное знамение.) Оставим его, но не забудем примолвить от благодарного сердца: дай бог ему того, чего он сам себе желает! Теперь попросим певца Дюмона разбить нашу думушку обещанною песнею.
Дюмон (проиграл на гитаре прелюдию и произнес с чувством, обращаясь к югу): Ветер полуденный! ветер моей отчизны, Прованса, согрей грудь мою теплотою твоих долин и навей на уста мои запах твоих оливковых рощ.
Князь Вадбольский (поталкивая Карпова под бок). Француз без кудреватого присловия не начнет дела.
Дюмон пропел очень искусно и приятно романс, в котором описывалась нежная любовь пажа короля Рене к знатной, прекрасной девице, – пажа милого, умного, стихотворца и музыканта, которого в час гибели его отечества возлюбленная его одушевила словом любви и послала сама на войну. Паж возвратился к ней победителем для того только, чтобы услышать от нее другое слово любви и – умереть.
Когда певец кончил свой романс, иностранные офицеры в восторге захлопали в ладоши. Русские кричали:
– Славно! Прекрасно!
И Кропотова язык машинально пролепетал одобрение. Один князь Вадбольский примолвил:
– Прекрасно, братец! только жаль, не на русскую стать. Для ушей-то приятно, да не взыщи, сердца не шевелит. Это уж не твоя вина: тут знаешь, чего недостает? – родного!
Дюмон. Очередь за вами, Глебовской! я заплатил дань моей Франции…
Кропотов. Подай нам голос, соловей моей родины, соловей московский!