– Как сказал ты мне, отец, что вас на постоялом дворе сонным зельем опоили, заподозрил я неладное. А тут еще Млын мне донес, что когда пришли мои воины за вами в корчму, этот злодей у вашей комнаты крутился как раз – видать, проверял, крепко ли вы спите. Не иначе до вашего золота-серебра добирался!
– Невинове-е-е-е-н! – скулил Поромоня.
– На суде видел я, как он трясется от страха, как брешет под присягой. Думаю – а допрошу-ка я раба Божьего после суда! И допросил. Поначалу юлил да отпирался, змей ползучий, а как его Млын канчуками попользовал, так и запел кочетом, все грехи свои исповедал! Что воешь, пес? Ты хрестьян православных до смерти зарезал в своей корчме? Ты чужестранцам маковый настой в романею подлил?
– Прости, воевода! – Корчмарь ползал по полу, бился о половицы головой. – Бес попутал, жадность проклятая!
– Как признался он в том, что хотел вас обобрать, вспомнил я про исчезнувших купцов, – продолжал Радим, – послал Млына с людьми корчму обыскать. И что думаете? В подполе, под дощатым настилом, нашли в яме закопанные трупы трех мужчин. Лиходей этот их, видать, опоил чем, как вас опоил, а потом и прирезал из-за их худобы.[26]
– Прости, воевода! – всхлипывал корчмарь. Руменику охватило чувство брезгливого отвращения, какой-то гадливости. Этот невзрачный, ничем не примечательный человек убивал в своей корчме людей, убивал подло, резал спящих. Он едва не зарезал их с Акуном.
– Вина его доказана. Сам, подлец, во всем признался, даже пытать не понадобилось, – добавил Радим. – Теперь судить его и на казнь.
– Пощ-а-а-а-ды!
– Кабы не вы, так и убивал бы он гостей торговых ради корысти. Ну ничего, ты у меня на плахе такого Лазаря запоешь, что все нищие позавидуют!
– Грешен, воевода-батюшка! Не губи-и-и-и!
– Ты сам себя погубил жадностью да душегубством своим. Уведи его, Млын. С души воротит на него смотреть… Сейчас он воет, в ногах ползает, о пощаде просит, а когда купцам спящим глотки резал, о расплате не думал. Что с тобой, красавица? Ты что-то побледнела.
– Ничего, – ответила Руменика. – Просто как представила, что такой вот жалкий человечек убивал ради нескольких серебряных монет, внутри все похолодело.
– По заслугам ему и кара будет, – пообещал Радим. – На колесе сдохнет.
– Я вот что подумал, воевода; когда мы еще только стояли у ворот твоего города, встретился нам небольшой воинский отряд. Один из воинов посоветовал нам ехать на постоялый двор этого самого Поромони, так как в городе он якобы лучший, – сказал Акун. – Видишь, как вышло; я с самого начала заподозрил неладное, но все-таки занесло нас к этому душегубу.