Мама села писать прошение.
У меня коклюш осложнился свинкой, ящуром и корью, что и констатировал профессор Гаркави.
А в это самое время сидевший в комендатуре и ожидавший казни отец подошел к окну, обнаружил, что оно не закрыто и находится на уровне земли в полуподвале, за окном ночь, мелкий дождь и никого нет. Отец подставил стул, перешагнул через подоконник и пошел домой.
Мама затряслась, увидев отца в подвернутых штанах, в рваном смокинге, в расстегнутой манишке, с льющейся по усам грязной водой.
Отец бросил взгляд на стол, где на листе бумаги были слова:
«Глубокочтимый Антон Иванович! Мой муж потомственный почетный гражданин до седьмого колена…»
Папа увидел меня, дрожащего под двумя одеялами и кафтаном князя Игоря, воспаленного от высокой температуры.
Надо бежать. Скрываться. Моментально. Где будем скрываться? У поверенного фирмы «Ралле и К>о», в главной гостинице города на Павловской площади! Никому не придет в голову искать нас там.
Ночью, по грязи, под дождем, без пропусков, мы бежали в гостиницу. У отца в руках была корзина с клавиром «Золотого петушка», на котором собственноручная дарственная надпись Римского-Корсакова, набор серебряных ложек, ножей и вилок, оказавшихся впоследствии имитацией под серебро работы фабрики Фраже. У мамы – чемодан с ее концертным платьем, папиным фраком и моим клистиром. На мне – кафтан князя Игоря, в полах которого я все время путался и падал в грязь. Хотя температура была очень высокой, я хорошо помню это ночное бегство.
Представитель «Ралле и К>о» встретил нас гостеприимно, но сдержанно. Он был полунемец-полуангличанин и умел скрывать чувства. Мы поселились в ванной комнате при его апартаментах на четвертом этаже гостиницы Тюфяк мне постелили прямо в ванне, воды все равно в городе не было, водопровод разрушен.
Я не помню, сколько времени пробыли белые в городе. Долго! Все эти месяцы мы с отцом не выходили из гостиницы. А мама стирала на нас и на Ралле, убирала апартаменты, бегала на базар и меняла концертное платье, смокинг отца и кафтан князя Игоря на козье молоко и яйца.
А потом белые покатились на юг. С ними бежал уполномоченный «Ралле и К>о», оставив нам граненые графины и образцы мыла.
Под грохот отдаленных артиллерийских залпов мы вернулись в театр.
Отец стер мокрой тряпкой написанные углем и мелом лозунги, призывающие чествовать непобедимую добровольческую белую армию и убивать всех жидов и коммунистов, и мы снова воцарились в администраторской с земляным полом и разбитой гитарой на стене.
Далекая канонада продолжалась. Белые оставили город, а красные еще не заняли его. В городе было безвластие. Однако темные силы боялись проявлять себя, ожидая большевиков, с которыми, как известно, шутки плохи. Театр Коммерческого клуба был пуст. Словно сквозняком сдуло всех ночлежников. Исчезли, бросив сундуки с двойными днищами, Макс и Юзефа. Уехали клоуны, укротители, медведи. Еще раньше, весной, пропала оперетта. Труппа распалась на северян и южан.