– Девушка хотела, чтобы Паломино укрылся где-нибудь. Стала ему говорить: «Беги, милый, укройся, спрячься, беги, нельзя тебе здесь оставаться, не хочу, чтобы…» А он ей: «Нет, милая, ты теперь моя, две ночи мы были вместе, ты жена мне теперь, и никто ничего не посмеет нам сделать, придется им согласиться. Никуда я не пойду. Я дождусь их и все им объясню». А та перепугалась и все уговаривала его: «Беги, беги, они с тобой расправятся, беги, а я их отвлеку, не хочу, чтобы тебя убили».
И страх ее передался донье Лупе.
«Кто они? – спросила она, показывая на запыленную машину, откуда вылезло двое мужчин, – силуэты их четко выделялись на багровом закатном небе, точно вырезанные из черной бумаги фигурки без лиц. – Кто они? Зачем приехали? Матерь божья, что же будет?»
– Ну и кто же это был? – спросил лейтенант, окутываясь табачным дымом.
– Кто был? – прошипела сквозь стиснутые зубы женщина с яростью, на миг одолевшей страх. – Как это «кто был»? Кому ж и быть, как не вашим?
– Наши? Гражданская гвардия? Или военная полиция? Солдаты с Таларской авиабазы? Правильно я вас понял?
– Ваши. Люди в военной форме, – снова сникла донья Лупе. – Разве вы все – не одно и то же?
– Да не совсем, – улыбнулся лейтенант. – Впрочем, это несущественно.
В этот миг, продолжая жадно вслушиваться в ее рассказ, Литума вдруг увидел их. Прячась от солнца под навесом из жердей, прижавшись друг к другу, сцепив пальцы, сидели они, и беда уже была готова обрушиться на них. Склонив черноволосую, коротко остриженную голову к ней на плечо, чуть щекоча ей ухо губами, он пел: «Наши души в этом мире воедино свел господь…» – а у нее от нежности выступили на глазах слезы, и, чтобы лучше слышать, она кокетливо приподнимала плечо и чуть-чуть хмурилась, сдвигая брови над детскими влюбленными глазами. Любовь смягчила ее черты, смыла высокомерное выражение. Литума почувствовал, как охватывает его бесконечная печаль, когда в реве мотора, в облаке желтоватой пыли неотвратимо возник впереди автомобиль с людьми в военной форме. Не задерживаясь, проскочит он через поселок на исходе дня и еще через несколько жестоких минут затормозит у этой лачуги без двери, где сейчас сидели они с лейтенантом. «Что ж, по крайней мере, хоть эти двое суток они были счастливы», – подумалось ему.
– Как? Только двое? – спросил лейтенант, и Литума удивился его удивлению. Из какого-то неясного суеверного чувства он старался не встречаться с ним глазами.
– Только двое, – словно сама сомневаясь, испуганно подтвердила женщина. Она заморгала, припоминая, силясь понять, не изменяет ли ей память. – Да нет. Только двое их было. Они вылезли, и в машине никого больше не осталось. Я запомнила – их было двое, я уверена. А что?