«Так оно и вышло», – подумал Литума. Что она, плачет? Нет, показалось. Полицейский шел сзади и не мог заглянуть ей в лицо, но голос ее не дрожал, а был сух, тверд, суров. Литуме все время казалось, что она рассказывает не про себя, что все это не трогает ее, будто история эта не кончилась кровью и смертью.
– Еще он сказал, что хочет спеть мне серенаду. Что будет петь мне каждый вечер и сделает так, что я полюблю его, – чуть помолчав, продолжала она. Скрежет железного обода по песку вселял в Литуму необъяснимую тоску: он ждал, когда раздастся этот звук, а дождавшись, покрывался мурашками. Он прислушался к тому, что говорил лейтенант. А лейтенант ворковал как голубь:
– Да? Ну и как же? Выполнил он свое обещание? Пел серенады в Пиуре? Влюбились ли вы в него?
– Не знаю, – ответила девушка.
«Не знает? Как это можно не знать?» – подумал Литума. Он стал припоминать, в кого был сильней всего влюблен. Может быть, в Мече, невесту Хосефино, русоволосую пышнотелую красотку, которой он так и не осмелился открыть свое сердце? Да, ее он любил взаправду. Как же можно не знать, любишь ты человека или нет? Вздор какой-то. Нет, она явно ненормальная. У нее не все дома. Или же она прикидывается, чтобы запутать их? Может, ее подучил полковник? Ни одно из этих объяснений Литуму не устроило.
– Так все-таки Паломино пел вам на Пиурской авиабазе? Не правда ли? И довольно часто? – нежно ворковал лейтенант.
– Каждый вечер. Это началось сразу после того дня рождения и продолжалось до тех пор, пока папу не перевели сюда.
Ватага мальчишек обстреливала из рогаток кота, принадлежавшего вместе с пивной китайцу Тангу. Кот, жалостно мяукая, в ужасе метался по крыше. Китаец со шваброй наперевес бросился к нему на выручку, и мальчишки с хохотом разбежались.
– А как относился к этим серенадам ваш папа? – тоненько выпевал лейтенант. – Может быть, он не знал о них? Он ни разу его не поймал?
– Как он мог не знать? Он же не глухой, – ответила девушка. Литуме показалось, что впервые ее ответ прозвучал не очень уверенно: она словно бы собиралась сказать еще что-то, но передумала.
– И что же он говорил?
– Говорил, что Палито до меня как до английской королевы, – проговорила девушка с непреклонной убежденностью. – А когда я передала его слова Палито, тот ответил: «Твой папа ошибается. Ты для меня – несравненно больше, чем английская королева. Уж скорей Пречистая Дева».
В третий раз почудился Литуме смешок – задавленная, насмешливая ухмылка. «Палито? Ах, это она так перекрестила Паломино. Должно быть, эта собачья кличка годилась для людей "нашего круга", а Паломино и Темистоклес – типичные имена чоло. Сволочь, – подумал Литума, – сволочи эти белые».