Даже вереница деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля Вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что шумели и тут недавно Первомайские демонстрации.
Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.
Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз первого мая шофер был свободен. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное повернулся и вопросительно глянул не босса.
Нет, Чарли конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента…
Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.
Ему не верили! Ему никто не верил!
– Что же делать?
В вопросе часто задаваемым миллионером самому себе чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма вдел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь обломав когти на Польше и Германии вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех – и Конгресс и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.
Миллионер не задавал вопроса «Почему». Вопрос имел значение риторического.
С одной стороны торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшей в Мировой, продать можно было все что угодно.
А с другой стороны, что тоже было совсем не дурно, головы об Азии должны были болеть у Великобритании и Франции.
Сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних. Золото – сильнее принципов и здравого смысла.
Правительство верило большевикам, а он – нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей – не верил. Эти не перед чем не остановятся, и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки.
Иногда он казался себе Ноем, стремящимся объяснить тупым согражданам неизбежность Потопа или ангелом с трубой, что должен был вострубить, но от этого ничего не менялось.
Люди разделявшие его убеждения были либо слабы либо неизвестны, да и было их не так много.