Иногда Фуфу вызванивала из дурдома в дом чудес и сообщала:
– Вы там не думайте, что я сумасшедшая. А Мушеру я еще покажу, где раки зимуют!
«Борькин, мой любимый муженек!
Как ты уехал, просто жить не хочется. Вернулась я с аэропорта – и хоть в петлю лезь!
Сегодня с тоски поехала в Березовку посмотреть те места, где мы были так счастливы. А тут, как нарочно, разразилась дикая буря – повыворачивало целые деревья, порвало электрические провода. Сейчас десять часов вечера. Электричества нет. Я зажгла свечку, легла в постель и пишу тебе. Сцена – прямо как из „Евгения Онегина“.
На дворе ужасный свист и грохот. Дом скрипит по всем швам и того и гляди обвалится на голову. Твой приятель, князь Шаховской-Сибирский, от страха спрятался в подвал. А на чердаке завывает его сумасшедшая сестрица Зинаида Гершелевна. Представляешь себе – удовольствие!
Зачем пишу? Хочется сказать, что люблю, что скучаю и не нахожу себе места.
Вчера после работы нарочно пошла и ходила около твоего дома. Как шальная. Странное такое ощущение. Тогда можно было зайти к тебе – и быть очень счастливой. А теперь – нельзя. В общем… хочется к тебе в Вену!
Стало так грустно, что пошла в кино, чтоб рассеяться. Но там стало еще хуже. На экране какие-то сволочи целуются, любят друг друга, они счастливы. А я? С глубоким наслаждением лицезрела, как героиню к концу фильма ухлопали. Так ей и надо!
Хочется написать тебе много-много, но об этом потом. Засыпаю… Надеюсь увидеть тебя во сне!
Целую, люблю! Нина.
П. С. Остальное говорю штемпелем». Внизу стоял красный оттиск от губной помады.
«Борькин, мой самый такой-сякой разлюбимый!
Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю!!!!!
Пришла домой – и неожиданная радость – твое письмо. Я, по правде сказать, боялась, что ты писать не будешь. Спасибо, милый!
Валяюсь сейчас в кровати и хандрю. Жить не хочется, а умирать тоже жалко. Хочу в Вену! Понимаешь? Хо-ч-у-у!!!
Раньше я обожала Москву. Но теперь мне и Москва не мила. Смотреть противно – и на улицы, и на дома, и на людей. Пропадай все пропадом. Хочу к тебе!
Борькин, когда уж слишком тошно становится, начинаю себе представлять, как приеду в Вену и как у нас все будет. Я вообще циник, и поэтому даже в мечтах без крупных неприятностей не обходится. Но и так – ужасно хорошо получается. Люблю я тебя! Таки да, кажется, люблю!
После твоего отъезда папка немного ожил и начинает по-немногу приходить в себя. А то он совсем было скис и питался только своими таблетками против меланхолии. Тьфу, тьфу, кабы не сглазить!
Теперь о другом. Ты пишешь, что купил для новой квартиры красный персидский ковер. Ох, нужно же додуматься до такой безвкусицы! Ты, конечно, скажешь, что я выросла в доме, где на полу не ковры, а какие-то цыганские лохмотья. Да, но зато у меня есть вкус, настоящий вкус. И я хочу что-нибудь модерное, модерное, модерное! Выбирай: или персидский ковер – или я! Умоляю, купи себе нары, стол и табуретку – и жди меня. Иначе не приеду! Или приеду, но буду жить у твоей разлюбезной французской Лизы. Помнишь, ночки – как арабские сказки? Впрочем, извиняюсь, ведь теперь это князь Горемыкин и княгиня Лиза.