– Не нужно документов, – предупредил его движение инспектор ГАИ. – Тут один товарищ хочет с вами поговорить.
Он отошел в сторону, а его место возле водительской двери «форда» занял какой-то человек в штатском.
– У вас ничего не пропало – документы, деньги, что-нибудь из карманов? Я из уголовного розыска, – объяснил он и показал удостоверение.
Никитин похлопал себя по груди и карманам: бумажник был на месте, из карманов вообще пропасть ничего не могло – там были только сигареты, зажигалка и носовой платок.
– Вроде бы все цело. А в чем дело?
– Проверьте еще раз.
Никитин вытащил бумажник, заглянул в него. Подтвердил:
– Все на месте.
– Видите ли, человек, который с вами столкнулся…
– Бывает. Спешил на самолет.
– Из зала прилета не улетают. Нет, этот очкарик – карманный вор, очень ловкий. Мы давно за ним следим. Сегодня вели скрытую видеосъемку. И если бы у вас что-нибудь пропало, мы бы его взяли. Ну ничего. Возьмем. Извините, что задержал. Счастливого пути.
Через час Никитин уже входил в здание старинного особняка на Бульварном кольце, капитально отремонтированное и обустроенное по высшим меркам евростандарта, в нем размещались службы одной из наиболее солидных и влиятельных финансовых структур России – Народного банка. Он назвал свое имя администратору и был незамедлительно принят генеральным директором Народного банка господином Дорофеевым. И хотя в плотном расписании генерального директора эта встреча не была запланирована, а сам господин Дорофеев редко тратил на разрешение самых сложных проблем больше восьми-десяти минут, его конфиденциальная, с глазу на глаз, беседа с Никитиным продолжалась беспрецедентно долго – сорок четыре минуты.
Когда посетитель ушел, Дорофеев вызвал начальника аналитического отдела Бориса Глузмана и начальника службы безопасности Анатолия Андреевича Пономарева, а сам в ожидании их поднялся из-за старинного, тщательно отреставрированного письменного стола с резными панелями и ножками в виде львиных лап, стал ходить по необъятному кабинету. Кроме письменного здесь был и стол для совещаний, за которым могло разместиться не меньше тридцати человек.
Дорофееву около сорока лет, он был невысок, явно склонен к полноте, чего не могли скрыть костюмы от самых лучших портных, сквозь светлые редкие волосы просвечивала близкая уже лысина, добродушное круглое с едва заметными веснушками лицо в минуты глубокой задумчивости становилось безмятежно-рассеянным, и лишь цепкий взгляд и слегка подрагивающие ноздри выдавали напряженную работу мысли.
Когда Глузман и Пономарев появились на пороге его кабинета, Дорофеев вернулся в свое кресло, тоже старинное, с дубовыми резными подлокотниками, и кивнул вошедшим: садитесь. Немного помолчав, обратился к Глузману: