Поэтому когда Олег Борисович, оформив командировочные документы, зашел в кабинет Турецкого, надеясь на скоростях получить какие-то особо ценные указания, а затем успеть съездить в Мосгорпрокуратуру, после чего заскочить домой, собраться, ибо неизвестно, сколько времени займет неожиданная командировка, он даже несколько растерялся от предложения Александра Борисовича сесть, чтобы подробно и не заботясь о времени обсудить некоторые детали предстоящего дела.
Вступление было более чем:
– К Томилину тебе, Олежка, ехать, пожалуй, незачем. Я заскочу при случае и, если увижу что стоящее, отзвоню тебе в Питер. Поезд твой уходит в полночь. Значит, успеешь переодеться, поужинать – и в дорогу. Машинку служебную я тебе закажу. Все. А теперь давай о деле.
Турецкий вытащил из ящика письменного стола скомканную ресторанную салфетку, разостлал ее, разгладил. На ней синими, кое-где расплывшимися чернилами был изображен непонятный чертеж. Прямые линии, круги, жирные точки, квадраты…
– План местности, – сказал Турецкий удивленному Левину, – изображенный собственноручно начальником питерской уголовки Виктором Петровичем Гоголевым. Для вас с ним это будет своеобразным паролем, понял? Предъявишь при встрече салфетку, и он поймет, с кем имеет дело. Ну в смысле наш человек. Это тем более важно, что ты явишься к ним в качестве варяга. Тут наши деятели решили, что подобные дела больше питерцам поручать нельзя: мол, не тянут они. Представляешь, какая обида? А тут, пардон, еще ты. Усек? Вот поэтому Витя и станет твоей правой рукой. Если ты, Олег, все сделаешь правильно…
– А может, все-таки лучше бы вам ехать? – задумчиво сказал Левин.
– Вопрос уже решен, Олег. И потом, давай пока не будем заглядывать в завтрашний день. Чем черт не шутит… Итак, площадь. Забыл ее название, и хрен с ним. Вот здесь новая гостиница. Портал, выход, ступени веером, видишь?
Левин кивнул.
– Отлично. Здесь набережная. Спуск к самой воде. А на этом месте некоторое время, говорят, стоял пароходик. Из семейства речных трамвайчиков. Стоял, стоял, да вдруг отчалил. И только его и видели. Пароходик этот, понял?
Раздался телефонный звонок. Турецкий досадливо поморщился и взял трубку.
– Слушаю, – сказал без всякой радости в голосе. – Кто?! Господи боже мой! Родная моя, прости! Работа, ну конечно, что же еще! Вот с Олегом Борисовичем сидим, обсуждаем план расследования. Он же сегодня уезжает в Питер, ну да… Да нет, зачем же, это мне Костя лично поручил, а как иначе! Я все понимаю, но – увы! Ну кому ж, как не тебе, известно-то! Вот так, жалость моя… Ага, и сладость. И радость, все вместе. Ну конечно, до следующего раза! Чтоб я?! Да никогда! Ты что, разве плохо меня знаешь?! Ну то-то! У меня, дорогая моя, слово – закон. Нет, не как сегодня, а вообще… Вот именно, настаиваю. Обещаю. Клянусь, если тебе так хочется. У-умц! – Турецкий, вытянув губы в трубочку, издал звук, отдаленно напоминавший нечто похожее на поцелуй, и, облегченно выдохнув, положил трубку на место. Увидел вопросительный, смеющийся взгляд Олега и отмахнулся ладонью: – Это все пустое, юноша, займемся делом. Итак, пароходик.