Как всякий высокий профессионал и индивидуалист, Кротов предпочитал работать в одиночку. Причем задачи он себе ставил максимально сложные. К примеру, вычислить стрелка – это было действительно интересно, поскольку тут интеллект выступал против такого же интеллекта. Это не игра в казаки-разбойники, где один убегает, а другой догоняет. И бегать здесь не надо было, требовалось думать и хорошенько напрягать необходимую агентуру.
Стрелок как бы бросал вызов, не только умело заметая свои следы, но в то же время будто нарочно подставляясь: вот мои клиенты, вот вам мой почерк, а вы теперь попробуйте поймайте.
Одной из наиболее реальных возможностей вычислить стрелка являлось бы определение круга лиц, снабжавших его оружием. Причем не каким-нибудь ТТ китайского производства, а оружием, обладавшим специфическими особенностями и предназначенным для войск особого назначения. Следовательно, поставщик оружия имел доступ к закрытым арсеналам. Хотя, с другой стороны, что считать закрытым в нынешних условиях, когда ухитряются воровать даже ядерные припасы… И тем не менее!
Кротов в принципе знал, как можно достать хорошее оружие и у кого. Но одно дело знать, а совсем другое – взять поставщика на горячем.
Опять же, взять-то, конечно, можно, устроить грамотную провокацию, пробежать по цепочке и накрыть поставщика. А дальше что? Ну сознается он, что и сам является всего лишь неприметным звеном в цепочке торговцев оружия, даже покажет на парочку братанов, коим и в самом деле передавал «волыны». Те, естественно, будут отрицать, а потом сознаются – и дело уйдет в песок. А где оружие? Да в Москве-реке утопили. На самой быстрине, иди ищи…
Был у Кротова один кадр, которым он предпочитал не рисковать. Парень прошел Чечню, был ранен, от родимого государства, кроме устной благодарности от бывшего неблагодарного министра обороны, ничего не поимел и после выхода из госпиталя – жить-то надо! – оказался невольно втянутым в уголовные дела. Кротов помнил его по тем временам, сумел отыскать и устроил душевный разговор. Выяснилось, что парень и сам тяготится своим вынужденным положением, но выхода из него для себя не видит.
Одним словом, повторялась старая история, когда после Отечественной войны огромная масса героических летчиков-истребителей, большинству из которых ко Дню Победы исполнилось по двадцать с небольшим лет, оказалась, по сути, выброшенной за борт мирной жизни. Что они умели, кроме как летать да сбивать врага? А ничего практически. Но пока они летали и сбивали, другие успели – и часто весьма успешно – устроиться в мирной жизни. И вот победители вынуждены были находить свой путь к установлению справедливости, ради которой они, собственно, и воевали. Отсюда и всплеск уголовщины. Это потом уже, много позже, войдет в обиходную речь «вьетнамский синдром» у американцев, ну а у нас – «афганский» и «чеченский». Со всеми вытекающими последствиями.